-  Барышни, обедать! Обедать, барышни!-кричит, пробегая вдоль коридора,
экономка  Зося. На  бегу  она  открывает  дверь  в Манину  комнату и  кидает
торопливо:
     - Обедать, обедать, барышни!
     Идут опять на кухню, все также в нижнем белье, все немывшиеся, в туфлях
и босиком. Подают вкусный борщ со свиной кожицей  и с помидорами,  котлеты и
пирожное: трубочки со сливочным кремом. Но ни у кого  нет аппетита благодаря
сидячей жизни  и неправильному сну, а  также  потому, что большинство девиц,
как  институтки в  праздник, уже  успели днем послать  в  лавочку за халвой,
орехами, рахат-лукумом, солеными огурцами и тянучками  и этим испортили себе
аппетит.  Одна  только  Нина,  маленькая,   курносая,  гнусавая  деревенская
девушка, всего лишь два месяца назад обольщенная каким-то коммивояжером и им
же  проданная  в  публичный дом,  ест за четверых.  У  нее все еще не пропал
чрезмерный, запасливый аппетит простолюдинки.
     Женя,  которая  лишь  брезгливо  поковыряла  котлетку и съела  половину
трубочки, говорит ей тоном лицемерного участия:
     - Ты бы,  Феклуша,  скушала бы и  мою котлетку. Кушай, милая, кушай, не
стесняйся,  тебе  надо  поправляться. А  знаете, барышни, что я вам скажу, -
обращается она  к  подругам, - ведь у  нашей  Феклуши  солитер,  а  когда  у
человека солитер,  то он всегда ест за двоих: половину за  себя, половину за
глисту.
     Нина сердито сопит и отвечает неожиданным для ее роста басом и в нос:
     -  Никаких у меня нет  глистов. Это у вас  есть глисты, оттого вы такая
худая.
     И она невозмутимо продолжает есть и после  обеда чувствует себя сонной,
как удав, громко рыгает, пьет
     воду, икает и украдкой, если никто не видит, крестит себе рот по старой
привычке.
     Но вот уже в коридорах и комнатах слышится звонкий голос Зоей:
     - Одеваться, барышни, одеваться. Нечего рассиживаться... На работу...
     Через  несколько  минут  во  всех  комнатах  заведения  пахнет  паленым
волосом,  борно-тимоловым  мылом, дешевым  одеколоном..  Девицы одеваются  к
вечеру.
     IV
     Настали поздние сумерки, а за ними теплая темная ночь, но еще долго, до
самой  полуночи, тлела густая малиновая заря. Швейцар заведения Симеон зажег
все лампы  по стенам  залы  и  люстру, а  также красный фонарь над крыльцом.
Симеон был  сухопарый, сутуловатый, молчаливый и суровый человек, с  прямыми
широкими плечами, брюнет, шадровитый, с вылезшими от оспы плешинками бровями
и усами  и с  черными, матовыми, наглыми глазами. Днем  он бывал свободен  и
спал, а ночью сидел безотлучно в передней под рефлектором, чтобы раздевать и
одевать гостей и быть готовым на случай всякого беспорядка.
     Пришел тапер - высокий, белобрысый деликатный молодой человек с бельмом
на  правом  глазу.  Пока  не было  гостей,  он с  Исай  Саввичем  потихоньку
разучивали "pas d'Espagne"1-танец,  начинавший входить в то время в моду. За
каждый  танец, заказанный  гостями,  они получали тридцать копеек за  легкий
танец и по полтиннику за кадриль. Но одну половину из этой  цены брала  себе
хозяйка,  Анна Марковна, другую же  музыканты делили поровну.  Таким образом
тапер  получал только  четверть  из  общего заработка,  что,  конечно,  было
несправедливо, потому что Исай Саввич играл самоучкой и отличался деревянным