В  последнем  "кадиллаке"  шофер  через  зеркальце  заднего  вида   с
почтением разглядывал морщинистое лицо матери генерала Альмайо. Лицо это
казалось вырезанным из камня, и, в непроизвольном ужасе сглатывая слюну,
он узнавал в нем черты самого генерала, исполненные той отнюдь не только
внешней жесткости, неумолимую реальность которой испытали на своей шкуре
сторонники  оппозиции,  сброшенные   в   пропасть   в   ходе   небольшой
автомобильной прогулки или расстрелянные на глазах у их семей. Это  была
индеанка из племени кужонов, живущего  на  жарких  равнинах  тропических
районов страны в южной части полуострова, и она не умела ни  читать,  ни
писать. На лице ее  застыло  выражение  туповатого  удовлетворения;  она
беспрерывно жевала листья масталы, которыми  была  набита  ее  роскошная
дамская  сумка  -  конечно,  подарок  сына.  Время  от  времени  женщина
открывала ее, брала оттуда горсть листьев, выплевывала сочащуюся  слюной
коричневую массу, набивала рот новой порцией наркотического зелья  и,  с
раздутыми щеками, вновь принималась  методично  жевать.  Шофер,  хотя  и
носил штатскую одежду и ничем не  примечательную  простую  фуражку,  был
агентом специального подразделения органов безопасности, обеспечивающего
личную охрану генерала; он  знал,  что  раз  в  год  Альмайо  приказывал
доставить в столицу свою мать, чтобы сфотографироваться  с  ней  в  день
празднования  очередной  годовщины  "демократической"  революции  и  его
прихода к власти. На фотографиях он стоял, обняв за плечи эту  одетую  в
народный костюм индеанку, на голове у которой красовался серый котелок -
головной убор, около ста лет назад  заимствованный  племенем  кужонов  у
появившихся тогда в этих краях первых английских  торговцев;  фотографии
лезли в глаза отовсюду, и такая верность  всемогущего  диктатора  своему
скромному  крестьянскому   происхождению   производила   очень   хорошее
впечатление  на  Соединенные  Штаты,  поддержавшие  в  свое  время   его
восхождение к вершинам власти. Что бы там ни  говорили  о  генерале,  но
своих народных корней он никогда не предавал; тот  факт,  что  во  главе
страны  стоял  индеец-кужон,  служил   ясным   доказательством   триумфа
демократии  по  прошествии  двадцати  лет  владычества   землевладельцев
испанского  происхождения,  гноивших  народ  в  недрах  оловянных  шахт.
Альмайо своей революцией доказал, что если повезет, то любой  крестьянин
может в один прекрасный день прийти  к  власти,  свергнуть  диктатора  и
занять его место; Альмайо, можно сказать, - настоящее  воплощение  мечты
униженных и обездоленных. Шофер ощутил, как вновь его  охватывает  порыв
восторженного  восхищения  хозяином.  Он  был  предан  ему  безгранично.
Впрочем, занимая в его окружении более чем достойное  положение,  он  не
брезговал поддерживать  при  этом  тайные  связи  с  врагами  диктатора,
сулившие  ему   звание   полковника   в   случае   нового,   еще   более
демократического витка революции.
   - Да, можете считать меня бойцом. Но в  бесконечном  матче,  где  нет
финального раунда, звание чемпиона было  бы  неуместно,  -  говорил  д-р
Хорват в ответ на  любезные  рассуждения  своего  спутника-датчанина.  -
Скажем так: я - человек, сражающийся со Злом. Действительно, нечто вроде
матча с Дьяволом, и если вы  доставите  мне  удовольствие,  явившись  на
выступление, то увидите, что  для  меня  Дьявол  -  не  просто  красивый
стилистический прием.
   Это страшный и реально существующий враг, и я далек  от  того,  чтобы
недооценивать его силу и ловкость. Я немножко похож на боксера,  который