Тюфяк вспыхнул. Ветхое строение  занялось  моментально;  пока  Пер  в
ужасе ощупывал карманы, пока бежал, спотыкаясь, к кастелянше,  пока  выл
над кучей грязного белья, в которую канула его  старая  куртка,  -  пока
слуга производил все эти предсмертные телодвижения, Ил де  Ятер  пытался
сбить с дверей замок.
   Не удалось. Сработано было крепко.
   Тогда Ятер кинулся к окну; окна в каморке по понятным  причинам  были
забраны крепкими решетками. Огонь охватил уже всю комнату - повиснув  на
прутьях, будто обезумевшая обезьяна в зверинце. Ил мог видеть,  как  его
отец равнодушно взирает на подбирающиеся к нему языки огня.
   Как вспыхивают седые волосы...
   Я видел потом  эту  решетку  -  человеку  не  под  силу  так  погнуть
толстенные прутья. Ил сделал больше, чем под силу человеку, но на  исход
дела это не повлияло.
   Сбежались слуги, домочадцы, дети.  Выстроились  цепочкой,  передавали
ведра из рук в руки. Огонь, по счастью, не успел перекинуться на стоящие
рядом  строения;  дверь  в  каморку  наконец-то  выломали,  и   взглядам
предстала выгоревшая комната с черным скрюченным трупом посредине.
   Прибежал Пер с ключом. Постоял, поглядел на суматоху...
   А потом пошел и потихоньку повесился в бароновом саду на осине.


   ЗАДАЧА ј 58: Назначенный маг третьей степени заговорил клубок  шерсти
на непожирание молью. Каков  диаметр  сферы  действия  заклинания,  если
известно, что наследственный маг первой степени почуял остаточную  силу,
находясь на расстоянии 3 метров от клубка?


   На другой вечер мы сидели у меня в гостиной за кувшином вина, вернее,
за целой батареей кувшинов. Ятер пил, но  не  пьянел;  сам  я  спиртного
избегаю, но из уважения к традициям всегда  держу  в  погребе  несколько
бочек породистого вина.
   Мы молчали так долго,  что  ночные  светильники  под  потолком  стали
понемногу убавлять свет - решили, вероятно, что  мы  спим  либо  комната
пуста. Единственная свеча на столе подчеркивала  мрачность  осунувшегося
баронова лица, зато в свете ее не видно было ни  обгоревших  бровей,  ни
поредевших волос, ни обожженных щек. Я смотрел на Ила - и картина гибели
старого барона повторялась перед моими глазами снова и снова, я гнал ее,
но  она  возвращалась  опять.  Самым  печальным  было  то,  что  в  лице
старикашки, равнодушно взирающего на охватившее комнату пламя, явственно
проступали черты дядюшки Дола  -  такого,  каким  я  его  помнил,  моего
старшего друга. И когда пламя, кинувшись  на  старика,  оборачивало  его
рваным извивающимся коконом, я невольно  закрывал  глаза,  зажмуривался,
будто нервная дамочка.
   Если бы я оказался рядом, я мог бы его спасти!
   ...Спасти, но не вернуть разум. Ему  предстояло  год  за  годом  жить
растением в кадке, питаться жидкой кашей через жестяную воронку,  ходить
под себя...