вечный, однообразный, гул каждого дня... Гума, наверно, скоро вернется
и, конечно, придет искать ее сюда, к Жудит. В сумраке, скрывшем
пристань, ей видятся вдали приближающиеся паруса рыбачьих шхун. И
вдруг ее охватывает то же дурное предчувствие, что недавно Марию
Клару. А если когда-нибудь, в такую вот ночь, ей принесут весть, что
Гума остался на дне морском, а "Смелый" блуждает по волнам без пути,
без руля, без кормчего? Только сейчас пронзила ее вся боль Жудит, и
она почувствовала себя и впрямь ее сестрой и сестрой Марии Клары и
всех, всех женщин, чья судьба связана с морем, чья судьба едина: ждать
такой вот бурной ночью вести о гибели своего мужчины.
Из комнаты донеслись рыдания Жудит. Одна осталась. С ребенком под
сердцем. Может быть, еще когда-нибудь придется ей так же оплакивать и
этого сына, что не родился еще. В группе мужчин негр продолжает
рассказ:
- Пятерых спас... Ночь была - конец света... Многие видали в эту
ночь саму Матерь Вод... Своими глазами... Раймундо...
Жудит рыдает в глубине комнаты. Такова здесь судьба всех женщин.
У мужчины здесь лишь одна дорога - дорога в море. По ней уходят они,
ибо такова их судьба. Море господствует над ними всеми. От него - вся
радость и вся боль, ибо оно - тайна, постичь которую не могут даже
старые моряки, даже те, что давно уж не выходят в море, а сидят себе
на берегу, чинят ветхие паруса и рассказывают давние истории. Кто ж
может разгадать тайну моря? Оно несет и музыку, и любовь, и смерть. И
разве не над морем луна полней? Море непостоянно и зыбко. И, как море,
непостоянна и зыбка жизнь людей под парусами шхун. Кому из них под
конец жизни удалось понянчить внуков и посидеть в кругу семьи за
обедом и завтраком, как бывает то у людей земли? У каждого из них есть
что-нибудь на дне морском: сын, брат, рука, оторванная акулой, шхуна,
перевернутая волнами, парус, растерзанный в клочья ветром бури. Но
однако ж кто из них не знает песен любви на ночном прибрежье? Кто из
них не умеет любить горячо и сладко? Ибо каждая ночь любви может
оказаться последней. Когда они прощаются с женщиной, то не целуют
походя и торопясь, как люди земли, спешащие по своим делам. Они
прощаются долго и все машут, машут на прощание, словно зовя за собою.
Ливия смотрит на людей, подымающихся по пологому склону холма.
Они приближаются двумя группами. Фонари придают траурной процессии
какой-то призрачный вид. Как предчувствие их приближения, громче
слышится из комнаты плач Жудит. Достаточно взглянуть на непокрытые
головы людей, чтоб понять, что они несут тела погибших... Отца и сына,
утонувших вместе в эту бурную ночь. Без сомнения, один хотел спасти
другого, и погибли оба... А откуда-то из глубины всего, со старого
форта, с набережной, со шхун, из какого-то далекого, не ведомого
никому места песня провожает тела усопших. Она говорит:
О, как сладко в море умереть...
Ливия плачет. Прижимает Жудит к груди и плачет вместе с нею,
плачет, уверенная, что придет и ее день, и день Марии Клары, и день
всех их, всех женщин, что живут у моря. А песня пересекает набережную,
чтоб дойти до них, этих женщин:
О, как сладко в море умереть...