прирожденные хищники, но он не осуждал их: его-то они не трогали!
   Но если Старкос знал итилонцев, то и  итилонцы  знали  Старкоса.  После
того  как  его  отец,  подобно  тысячам  других  патриотов,  стал  жертвой
жестокости турок, мать Николая, обуреваемая жаждой мести, только  и  ждала
случая, чтобы ринуться в первое же восстание против оттоманского  ига.  Он
сам, едва  ему  исполнилось  восемнадцать  лет,  покинул  Мани,  и  первые
странствия по морю, преимущественно в водах  Архипелага,  стали  для  него
школой не только мореходного искусства, но и пиратского промысла. На каких
кораблях служил он в ту пору своей жизни, кто из знаменитых флибустьеров и
корсаров были его вожаками, под каким  флагом  он  впервые  сражался,  чью
кровь проливал - врагов Греции или своих соотечественников, - на  все  эти
вопросы никто, кроме самого Старкоса, не ответил бы. Его не раз  встречали
в различных портах Керенского залива. Пожалуй, некоторые земляки  Старкоса
могли бы кое-что рассказать о его разбойничьих  подвигах,  совершенных  не
без их участия, о захваченных и  пущенных  на  дно  торговых  кораблях,  о
богатой добыче, попавшей к ним в руки. Однако  некая  тайна  окружала  имя
Николая Старкоса. И тем не менее у него была  столь  громкая  известность,
что вся Мани склонялась перед ним.
   Вот чем объясняется прием, оказанный этому человеку  жителями  Итилона,
вот почему, увидев его, они так испугались, что у них пропала всякая охота
грабить саколеву, как только выяснилось, кто ею командует.
   Едва капитан "Каристы" причалил к берегу, чуть позади мола, как туда во
множестве сбежались мужчины и женщины и  почтительно  выстроились  на  его
пути. Когда он  сошел  на  пристань,  в  толпе  не  раздалось  ни  единого
возгласа. Казалось, Старкос обладал магической властью: с  его  появлением
все вокруг затихало. Итилонцы ждали  его  слов,  но  он,  по  обыкновению,
молчал, и никто не смел заговорить с ним первым.
   Николай Старкос приказал  матросам  возвратиться  на  саколеву,  а  сам
направился в конец пристани, туда, где она делала  поворот.  Пройдя  шагов
двадцать, он остановился.  За  ним,  словно  ожидая  приказаний,  следовал
старый моряк, и капитан, узнав его, сказал:
   - Годзо, мне нужно пополнить команду десятью крепкими молодцами.
   - Ты их получишь, Николай Старкос, - ответил Годзо.
   Понадобись капитану "Каристы" сто человек, он нашел  бы  их  по  своему
выбору в этом морском поселке. И все они, не спросив, куда  он  их  ведет,
для какого дела предназначает, за чей счет придется  им  плавать,  в  чьих
интересах сражаться, - последовали бы за своим земляком, готовые разделить
с ним его жребий, ибо хорошо знали, что так или иначе, а внакладе  они  не
останутся.
   - Через час люди должны быть на борту "Каристы"!
   - Они там будут, - заверил Годзо.
   Знаком показав, что он  не  нуждается  в  провожатом,  Николай  Старкос
продолжал свой путь вверх по пристани,  закруглявшейся  в  конце  мола,  и
вскоре углубился в одну из узких портовых улиц.
   Старик Годзо, послушный воле капитана, возвратился к своим и  сразу  же
занялся отбором матросов для саколевы.
   Между тем Николай Старкос  медленно  поднимался  по  склонам  отвесного
берега, на которых раскинулось местечко Итилон.  Сюда,  наверх,  доносился
лишь лай свирепых псов, широкомордых, как доги,  и  с  чудовищной  пастью;
псов этих, с которыми  не  было  сладу,  путники  остерегались  не  меньше