тропинкам на знакомую скалу, вот почему он в столь  поздний  час  стоял  у
ветхого плетня маленькой усадьбы.
   Здесь обычная невозмутимость, казалось, изменила ему. Найдется ли такое
черствое сердце, что не дрогнет под наплывом воспоминаний о  детстве.  Нет
на свете человека, который мог бы остаться равнодушным, глядя на дом,  где
он родился, где его убаюкивала мать. Душа  не  может  настолько  огрубеть,
чтобы ни одна струна ее не откликнулась на голос прошлого.
   Все  это  испытал  на  себе  Николай  Старкос,   остановившийся   перед
заброшенной усадьбой  -  такой  мрачной  и  безмолвной,  будто  совершенно
вымершей и снаружи и внутри.
   - Войти?.. Да!.. Войти!
   Эти слова, первые после  долгого  молчания,  Николай  Старкос  произнес
шепотом,  словно  боясь,  что  его  услышат,  что  перед   ним   возникнет
какой-нибудь призрак былого.
   Войти, казалось, так легко и просто! Ограда была наполовину  разрушена,
колья валялись на земле. Незачем было даже отпирать калитку  и  отодвигать
засов.
   Николай Старкос вошел и остановился перед самым домом, кровля которого,
полуистлевшая  от  дождей,  едва  держалась  на  одних  только  обломанных
проржавевших скобах.
   В то же мгновение из густой листвы мастикового дерева, росшего у  самой
двери, со зловещим криком вылетела сова.
   Тут Старкос снова  заколебался.  Он  твердо  решил  осмотреть  все,  до
последней  каморки.  Однако  то,  что  происходило  в  нем,  -  раскаяние,
шевелившееся в его душе, - вызывало у него глухую злобу. Он был взволнован
и в то же время раздражен. Ему казалось, что родной край отталкивает  его,
посылает ему самые страшные проклятия!
   Поэтому, прежде чем войти в жилище, он решил обогнуть его снаружи. Ночь
стояла темная. Незримо бродил он вокруг в таком мраке, когда и самого себя
не разглядишь. Но ведь днем он, вероятно, и не пришел бы сюда! В  потемках
легче отмахнуться от воспоминаний.
   И вот, подобно злоумышленнику, который ищет, как ему лучше пробраться в
дом, чтобы ограбить его, крадется  Николай  Старкос  вдоль  потрескавшихся
стен, огибает углы  с  отбитыми  краями,  густо  одетые  мохом,  ощупывает
расшатанные камни, словно желая убедиться,  сохранились  ли  еще  признаки
жизни в трупе этого жилища, старается уловить хотя бы  слабое  биение  его
сердца! Дворик за домом оставался полностью погруженным в сумрак.  Молодой
месяц был уже на исходе, и его косые лучи сюда не доходили.
   Медленно обошел Николай усадьбу. Темное строение  было  полно  какой-то
тревожной тишины, казалось, в нем притаились духи или призраки.  Он  снова
очутился у фасада, обращенного на запад,  и  подошел  к  двери,  собираясь
сильным толчком раскрыть ее, если она держалась  только  на  щеколде,  или
взломать, если она была на замке.
   Внезапно кровь бросилась ему в голову. Его; как говорится,  "бросило  в
жар": он увидел огонь. Теперь он не решался войти под родной кров, где так
хотел побывать еще раз. Ему мерещилось, что отец и мать  покажутся  сейчас
на пороге  и,  указав  ему  на  дверь,  проклянут  его,  предателя  семьи,
изменника родины, забывшего сыновний и гражданский долг!
   В эту минуту дверь медленно отворилась. На пороге появилась женщина. На
ней был обычный костюм маниотки - юбка из черной бумажной материи с  узкой