- Варька у меня.
     - Не за прялкой ли?
     Глаза у водильщицы так и буравят, будто огнем жгут.
     - Упаси бог,  - замахал Евстигней. - Какая седни прялка? Спит моя
девка по пятницам. Поди разбуди, Гаврила.
     Гаврила проворно шагнул к крыльцу.
     - Лукав ты,  хозяин. При деле твоя девка. А ну ступай за мужиком,
бабицы!
     Бабы ринулись  за  Гаврилой,  но  к счастью Евстигнея,  девка и в
самом деле лежала на лавке.  Поднялась Варька  рано,  замесила  хлебы,
управилась с печевом, а потом прикорнула в горнице.
     Бабы спустились во двор, молвили:
     - Почивает девка.
     Федора вновь огненным взором обожгла Евстйгнея.  Того  аж  в  пот
кинуло: грозна пророчица, ух грозна!
     - Бог тебя рассудит,  хозяин. Коли облыжник ты - Христа огневишь,
и тогда не жди его милости...
     И вновь не по себе стало Евстигнею от жгучих, суровых глаз. Чтобы
скрыть смятение, поспешно молвил:
     - Не изволишь ли потрапезовать, Федора?
     Не дождавшись ответа, крикнул:
     - Гаврила! Буди Варьку. Пущай на стол соберет.
     Прежде чем сесть за трапезу,  пророчицы долго молились.  Встав на
колени,  тыкались лбами о пол,  славили святую Параскеву и  Спасителя.
Ели молча, с благочестием, осеняя каждое блюдо крестом.
     Евстигней на этот раз не поскупился, уставил стол богатой снедью.
Были на нем и утки,  начиненные капустой да гречневой кашей,  и куры в
лапше, и сотовый мед, и варенье малиновое из отборной ягоды, и круглые
пряники   с   оттиснутым  груздочком.  Довольно  было  и  сдобного,  и
пряженого.
     Варька устала  подавать  и  все дивилась.  Щедрый нонче Евстигней
Саввич.  С чего бы? Скорее у курицы молока выпросишь, чем у него кусок
хлеба, а тут будто самого князя потчует.
     А Евстигней  сидел  на  лавке  и  все  посматривал   на   Федору.
Поглянулась  ему пророчица,  кажись,  вовек краше бабы не видел.  Зело
пышна и пригожа.  Одно худо - строга и  неприступна,  и  глаза  как  у
дьяволицы.  Чем бы ее еще улестить?  Может, винца поднести. Правда, не
принято на Руси бабу хмельным честить, однако ж не велик грех. Авось и
оттает. Федора.
     Сам спустился в подклет,  достал кувшин с добрым фряжским  вином.
Когда-то  заезжий  купец  из  Холмогор гостевал,  вот и выменял у него
заморский кувшин.
     - Не отведаешь ли вина, Федора?
     Пророчица насупила брови.
     - Не богохульствуй, хозяин.
     - Знатное винцо, боярское. Пригуби, Федора.
     - Не  искушай,  святотатец!  Мы люди божии.  Не велено нам пьяное
зелье. Изыди!
     Гаврила, стоявший   у  двери,  сглотнул  слюну.  Резво  шагнул  к
Евстигнею, услужливо молвил: