презорница. Покарает ее господь.
На дороге столпились мужики, крестили лбы, не вмешивались.
Карпушка едва отбился от баб и понуро сел у избенки. Ведал: никто за
женку не заступится, быть ей битой.
Каждые пять-десять лет по пятницам, в день смерти
Христа-Спасителя, приходили в село божьи пророки. Рекли у храма, что
является им святая Параскева-пятница и велит православным заказывать
кануны. Они же рьяно следили, чтобы бабы на деревне в этот священный
день не пряли и никакой иной работы не делали, а шли бы в храм,
молились да слушали на заутрене и вечерне церковные песни в похвалу
святой Пятницы. Ослушниц ждала расправа. (Пятница - была священным
днем. Народ верил в особую силу двенадцати пятниц в году. Под влиянием
жития святой Параскевы (пятница) народ олицетворял пятницу -
представлял ее в виде женщины, которая ходит по деревням и следит,
чтобы бабы не работали, когда не полагается.)
Гаврила сидел на телеге, чинил хомут. Был навеселе: тайком хватил
два ковша бражки в подклете Евстигнея. Глянул на дорогу и обалдело
вытаращил глаза. Хомут вывалился из рук.
- Гы-ы-ы... Евстигней Саввич! Гы-ы-ы...
Евстигней вышел на двор, хмуро молвил:
- Что ржешь, дурень?.. Поспел уже, с утра набулдыкался. Прогоню я
тебя, ей богу!
Гаврила, не внимая словам Евстигнея, продолжал хихикать, тряс
бородой.
- Мотри-ка, Саввич. Гы-ы-ы..
Евстигней посмотрел на дорогу, перекрестился, будто отгонял
видение, опять глянул и забормотал очумело:
- Срамницы... Эк, власы распустили.
- У первой, с иконкой-то, телеса добры, хе-хе... Ух, язви ее под
корень!
Евстигней вприщур уставился на бабу, рослую, пышногрудую, с
темными длинными волосами, и в памяти его вдруг всплыла Стенанида.
Дюжая была девка, в любви горяча.
- Закрывать ворота, Саввич? Сюды прут.
- Погодь, Гаврила... Пущай поснедают. То люди божий, - блудливо
поглядывая на баб, смиренно изрек Евстигней.
- Срамные женки, Саввич.
- Издревле Параскева без стыда ходит, Гаврила. Пущай поедят.
Увидеть на миру бабу без сарафана - диво. Даже раскрыть волосы
из-под убруса или кики - великий грех: нет большего срама и бесчестья,
как при народе опростоволоситься. А тут идут босы, в одних власяницах,
но не осудишь, не повелишь закопать по голову в землю. Свята
Параскева-пятница, свят, нерушим обычай!
Бабы вошли во двор, поясно поклонились.
- Все ли слава богу? - спросила водильщица.
- Живем помаленьку, - степенно ответил Евстигней, однако в голосе
его была робость: уж больно несвычно перед такими бабами стоять. А им
хоть бы что, будто по три шубы на себя напялили.
- А водятся ли в доме девки?