Андреев.
- Знаю таких казаков, - кивнул Мирон Нагиба. - Блюдолизы, вечно
подле домовитых крутились.
- Как опознал, стрельче?
- А я тогда в Воеводской избе был, атаман. Караулил в сенцах, а
дверь-то настежь. Жарынь! Воевода к тому ж во хмелю пребывал, все
громко пытал да расспрашивал. Вот я и подслушал.
- Добро, стрельче, возьмем тебя в казаки. А теперь ступай,
недосуг мне... Черна весть. Есаулы, скликайте круг!
На кругу Болотников ронял сурово:
- Подлая измена на Дону, други! Богдашка Васильев продал нас
боярам. Надумал, собака, извести голутвенных. Голытьба ему - поперек
горла. Мы токмо из Раздор, а уж холуи Васильева к воеводам помчались.
Упредили. Бейте, стрельцы, повольницу! То хуже злого ордынца, то нож в
спину вольного казачества!
И загудело, забесновалось тут казачье море. Гнев опалил лица,
гнев выхватил из ножен казачьи сабли.
- Смерть Васильеву! - яро выплеснула из себя повольница.
- Смерть, други! Казним лютой смертью! - продолжал Болотников. -
Завтра же снимемся с Луки и пойдем на Дон. Худое будет наше
товарищество, коль иуде язык не вырвем, коль подлую голову его шакалам
не кинем. Дон ждет нас, туго там казакам. Голытьба ходит гола и боса,
в куренях бессытица. У нас же добра теперь довольно. Хлеба не приесть,
вина не припить, зипунов не износить. Так ужель с братьями своими не
поделимся, ужель друг за друга не постоим? Зипуны и хлеб ждет все
Понизовье. На Дон, атаманы-молодцы!
- На Дон, батька! - мощно грянула повольница.
Выступили на челнах, стругах и конно.
- Доплывем до Камышинки, а там Раздорский шлях рядом, - сказал
Болотников.
- А коль стрельцов повстречаем?
- Прорвемся. У нас пищали да пушки. А с берега наступят - конница
прикроет. Прорвемся, други!
По Усе растянулся длинный караван из челнов и стругов. Миновав
устье, вышли на волжское приволье.
Иван плыл на головном струге. Высокий нос судна украшал черного
мореного дуба резной змей-горыныч с широко раскрытой пастью. Здесь же,
на кичке, стояли медные пушки, бочонки с зельем, лежали наготове
тяжелые чугунные ядра, затравки, просаленные тряпицы и смоляные
фитили.
Распущенные шелковые алые паруса туго надуты. Попутный ветер,
весла гребцов и паруса ходко гнали струги в низовье Волги.
Атаманский ковровый шатер - на корме. Распахнув кафтан, Иван
стоял подле букатника-кормчего и наблюдал за боевым караваном.
Быстро и весело летят челны и струги. А над Волгой - протяжная,
раздольная песня:
Ай да как ехал удалой, удалой казак Илья Муромец,
Ай да как шумела, шумела травушка ковыльная,