Андреев.
     - Знаю таких казаков,  - кивнул Мирон Нагиба.  - Блюдолизы, вечно
подле домовитых крутились.
     - Как опознал, стрельче?
     - А я тогда в Воеводской избе был,  атаман.  Караулил в сенцах, а
дверь-то настежь.  Жарынь!  Воевода к тому ж во  хмелю  пребывал,  все
громко пытал да расспрашивал. Вот я и подслушал.
     - Добро,  стрельче,  возьмем тебя  в  казаки.  А  теперь  ступай,
недосуг мне... Черна весть. Есаулы, скликайте круг!
     На кругу Болотников ронял сурово:
     - Подлая  измена  на  Дону,  други!  Богдашка Васильев продал нас
боярам.  Надумал,  собака, извести голутвенных. Голытьба ему - поперек
горла.  Мы токмо из Раздор, а уж холуи Васильева к воеводам помчались.
Упредили. Бейте, стрельцы, повольницу! То хуже злого ордынца, то нож в
спину вольного казачества!
     И загудело,  забесновалось тут казачье море.  Гнев  опалил  лица,
гнев выхватил из ножен казачьи сабли.
     - Смерть Васильеву! - яро выплеснула из себя повольница.
     - Смерть,  други! Казним лютой смертью! - продолжал Болотников. -
Завтра  же  снимемся  с  Луки  и  пойдем  на  Дон.  Худое  будет  наше
товарищество, коль иуде язык не вырвем, коль подлую голову его шакалам
не кинем.  Дон ждет нас, туго там казакам. Голытьба ходит гола и боса,
в куренях бессытица. У нас же добра теперь довольно. Хлеба не приесть,
вина не припить,  зипунов не износить.  Так ужель с братьями своими не
поделимся,  ужель  друг  за  друга не постоим?  Зипуны и хлеб ждет все
Понизовье. На Дон, атаманы-молодцы!
     - На Дон, батька! - мощно грянула повольница.

     Выступили на челнах, стругах и конно.
     - Доплывем до Камышинки,  а там Раздорский шлях рядом,  -  сказал
Болотников.
     - А коль стрельцов повстречаем?
     - Прорвемся. У нас пищали да пушки. А с берега наступят - конница
прикроет. Прорвемся, други!
     По Усе  растянулся  длинный караван из челнов и стругов.  Миновав
устье, вышли на волжское приволье.
     Иван плыл  на головном струге.  Высокий нос судна украшал черного
мореного дуба резной змей-горыныч с широко раскрытой пастью. Здесь же,
на  кичке,  стояли  медные  пушки,  бочонки с зельем,  лежали наготове
тяжелые  чугунные  ядра,  затравки,  просаленные  тряпицы  и  смоляные
фитили.
     Распущенные шелковые алые паруса  туго  надуты.  Попутный  ветер,
весла гребцов и паруса ходко гнали струги в низовье Волги.
     Атаманский ковровый шатер -  на  корме.  Распахнув  кафтан,  Иван
стоял подле букатника-кормчего и наблюдал за боевым караваном.
     Быстро и весело летят челны и струги.  А над Волгой -  протяжная,
раздольная песня:

                  Ай да как ехал удалой, удалой казак Илья Муромец,
                  Ай да как шумела, шумела травушка ковыльная,