- Живьем взять!
- Чалому голову смахнул... К атаману его на расправу.
Детина, сурово поблескивая глазами, отчаянно крикнул и бросился
на ватажников. Зарубил двоих.
- Арканом, пса!
Аркан намертво захлестнул шею.
- Будя, отгулял сын боярский!
С обозом покончено. Мужики не сопротивлялись, сдались без боя.
Дородный купчина, в суконной однорядке, ползал на карачках, ронял
слезы в окладистую бороду.
- Помилуйте, православные! Богу за вас буду молиться. Отпустите!
- Кинь бога. Вяжи его, ребята,
- Помилуйте!
- Топор тя помилует, хо-хо!
Атаман пьян. Без кафтана, в шелковой голубой рубахе, развалился
на широкой, крытой медвежьей шкурой, лавке. Громадный, глаза дикие,
черная бородища до пояса. Приподнялся, взял яндову со стола; красное
вино залило широченную волосатую грудь. (Яндова - большая открытая
чаша с рыльцем, употребляемая в древней Руси для вина.)
Есаул обок; сидит на лавке, качается. Высокий, сухотелый,
одноухий, лицо щербатое. Глаза мутные, осоловелые, кубок пляшет в
руке.
Медная яндова летит на пол. Атаман, широко раскинув ноги,
невнятно бормочет, скрипит зубами и наконец затихает, свесив руку с
лавки. Плывет по избе густой переливчатый храп.
"Угомонился. Трое ден во хмелю", - хмыкает есаул.
Скрипнула дверь. В избу ввалился ватажник.
- До атамана мне.
- Сгинь!.. Занемог атаман. Сгинь, Давыдка.
- Фомка днище у бочки высадил. Помирает.
- Опился, дурень... Погодь, погодь. Ключи от погреба у атамана.
- Фомка замок сорвал. Шибко бражничал. Опосля к волчьей клети
пошел, решетку поднял.
- Решетку?.. Сучий сын... Сдурел Фомка.
Одноух поднялся с лавки, пошатываясь, вышел из избы. Ватажник шел
сзади, бубнил:
- Мясом волка дразнил, а тот из клети вымахнул - и на Фомку. В
клочья изодрал, шею прокусил.
- Сучий сын! Нетто всю стаю выпустил?
- Не, цела стая... Вот он, ай как плох.
Фомка лежал на земле, часто дышал. Кровь бурлила из горла. Узнал
есаула, слабо шевельнул рукой. Выдавил сипло, из последних сил:
- Помираю, Одноух... Без молитвы. Свечку за меня... Многих я
невинных загубил. Помоли...
Судороги побежали по телу, ноги вытянулись. Застыл.
- Преставился... Атаману сказать?
- Не к спеху, Давыдка.
К вечеру разбойный стан заполнился шумом ватажников. Их встречал
на крыльце Одноух.