смог. Он хотел позвать на  помощь  курьера,  который  только  что  ездил  на
квартиру к  Хотеку,  но  тот  уже  предусмотрительно  перебрался  куда-то  с
диванчика, где его однажды застали, и лег в другом месте. Где, неизвестно.
   Одеваясь, Кобенцель прикинул  расстояние  до  дома  Людвига.  Не  так  уж
далеко, и нет опасности разминуться с Хотеком - дорога одна. Он открыл  ящик
стола, положил в карман миниатюрный французский пистолет -  на  тот  случай,
если нападет Ванька Пупырь. Подвиги  этого  бандита  вызывали  в  Петербурге
столько слухов,  что  обсуждать  их  не  считалось  зазорным  и  в  светских
гостиных. Авось при встрече с ним палец  не  откажется  взвести  и  спустить
курок. Пальнуть хотя бы в воздух... Мертвая тишина  царила  вокруг.  Как  по
заколдованному замку, чья хозяйка уколола себе  палец  веретеном,  Кобенцель
прошел из кабинета к парад-ному, спустился по ступеням  и  бодро  зашагал  в
сторону Миллионной.
   2
   Про Ваньку Пупыря говорили, будто он оборотень и ночами рыщет по городу в
волчьем облике.
   Иван Дмитриевич охотился за ним  с  Рождества,  но  вблизи  видел  только
однажды, когда тот спустил шлюпку  на  растяпу  Сыча.  Это  был  приземистый
малый, необычайно широкий в груди, с длинными  руками,  короткими  ногами  и
совершенно без шеи. Выходя на промысел, он обычно повязывал голову  платком,
и в тот  раз  поверх  него  удалось  рассмотреть  лишь  глаза  -  маленькие,
гнусно-синие, свиные. На волка он походил меньше всего.  Человек,  способный
обернуться серым  братом,  должен  быть  поджарым,  желтоглазым,  хищным  во
взгляде и  в  повадках.  Иван  Дмитриевич  подозревал,  что  Пупырь  нарочно
распускает про себя такие  слухи,  дабы  его  не  узнавали  на  улицах.  Как
рассказывали те, кто от него пострадал, они  боялись  оборотня  с  бесшумной
походкой, а Пупырь приближался к ним, громко топая. Этакая колода с ручищами
ниже колен.
   Лет пять назад он был арестован за убийство  солдата  у  казенных  винных
магазинов, сидел в остроге, бежал и зимой объявился в столице.  Но  ни  Иван
Дмитриевич,  ни  его  агенты  не  знали,  что  Пупырь,  поднакопив  деньжат,
собирался переехать на постоянное жительство в  город  Ригу  и  открыть  там
трактир с русской кухней. Откуда-то ему было известно, что  таким  трактирам
покровительствует рижский полицмейстер, считавший, будто подобные  заведения
служат государственной пользе,  способствуют  единству  империи.  Денег  для
осуществления этого плана требовалось много - и на трактир, и на  то,  чтобы
подкупить писарей и получить паспорт, но ограбить чей-нибудь дом  или  лавку
Пупырь не решался: в одиночку трудно, а связываться с кем-то  он  не  хотел,
промышлял на улицах. Однако  сорванные  с  прохожих  шубы  и  шапки  сбывать
становилось все хлопотнее. То ли дело золото, камешки. Любой ювелир купит  и
не спросит, где взял.
   Последние дни, зная, что Иван Дмитриевич  оставил  все  дела  и  охотится
только за ним, Пупырь на промысел не выходил, почти безотлучно сидел у своей
сожительницы, тощенькой, безгрудой и безответной  прачки  Глаши.  У  нее  он
хранил награбленное добро, здесь отсыпался после бессонных ночей.
   Глаша  жила  в  дровяном  подвале,  за  рубль  в  месяц  снимала  угол  с
вентиляционным окошком, отгороженный от поленниц дощатой переборкой.  Пупыря
она приветила, ничего о нем не зная, в декабре, в лютые морозы,  когда  тот,
ободранный и синий, с ушами в коросте, попросился переночевать в  прачечной,
у котлов. Привела к себе, накормила, обогрела из жалости.  Думала,  бедолага