- Я что-то не пойму, какое отношение имела она к убийству фон Аренсберга.
   - В свое время поймете, - пообещал Иван Дмитриевич.
   Лишь спустя несколько дней, анализируя композицию его  устных  рассказов,
Сафонов сумел постичь их своеобразную эстетику. Иван Дмитриевич работал  как
художник, который на глазах у недоумевающей публики в  кажущемся  беспорядке
разбрасывает по холсту мазки, пятна, точки, линии, чтобы позднее  неуловимым
движением кисти внезапно объединить их в  одно  целое  и  ослепить  зрителей
мгновенным проявлением замысла, до поры скрытого в хаосе.

   ГЛАВА 5
   ДВЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ ИВАНА ДМИТРИЕВИЧА, РАССКАЗАННЫЕ ИМ САМИМ
   1
   На веранде стемнело, внесли лампу. Вокруг нее закружилась  мошкара.  Иван
Дмитриевич  встал,  сзади  подошел  к  склонившемуся  над  своей   тетрадью,
лихорадочно строчившему Сафонову и, кладя руку ему на плечо, сказал:
   - Хватит, сделайте перерыв. Хотите еще кофе?
   - Лучше чаю.
   - Чай так чай.
   Пока  Сафонов,  живописуя  на  ходу,  вставляя  выражения   типа   "сырой
петербургский туман" или "затравленно озираясь", по памяти  дописывал  сцену
погони за Пупырем, самовар вскипел.
   - Пейте,  -  ставя  перед  ним  чашку  и  придвигая  плетеную  сухарницу,
предложил Иван Дмитриевич, - а я покуда расскажу вам одну историю.
   - Она имеет отношение к убийству князя фон Аренсберга?
   - Косвенное. Речь в ней тоже пойдет о преступлении, жертвой которого стал
иностранный дипломат в России. Но вы это не  записывайте,  кушайте  спокойно
свой чай. Сухарик берите.
   - Отчего же не записать хотя бы вкратце?
   - История такова, что не хотелось бы включать ее  в  книгу.  У  читателей
может сложиться превратное представление  о  полиции  вообще  и  обо  мне  в
частности. Впрочем, в то время я был еще очень молод, дело  происходило  при
государе Николае Павловиче. Я ведь,  кажется,  упоминал,  что  начинал  свою
службу смотрителем на Сенном рынке?
   - Да, - кивнул Сафонов.
   - А незадолго  до  Крымской  войны  меня  с  Сенного  рынка  перевели  на
Апраксин, причем с повышением, помощником частного пристава.  На  Апраксином
рынке приставом тогда был Шерстобитов. Слыхали о таком?
   - Нет.
   - Теперь уж о нем позабыли, а в те годы  человек  был  известнейший,  ума
необыкновенного. Квартиру имел  тут  же,  при  рынке.  Целыми  днями  сидит,
бывало, в штофном халате, на гитаре романсы играет, но где  что  происходит,
знал досконально и со свету мог сжить запросто. А  меня  любил!  Как-то  раз
призывает к себе и говорит: "Ну,  Иван  Дмитриевич,  -  он  меня  всегда  по
отчеству величал, хотя я ему в сыновья годился, - нам с тобою, должно  быть,
Сибири не миновать!" - "Зачем, - говорю, - Сибирь?" - "А затем, - говорит, -
что у французского посла, герцога Монтебелло, сервиз  серебряный  пропал,  и
государь император Николай Павлович  приказал  обер-полицмейстеру  Галахову,
чтобы этот сервиз всенепременно был бы найден. А Галахов мне да  тебе  велел
его найти, а не то, говорит, обоих вас упеку, куда Макар телят не гонял".  -
"Что ж, - говорю, - Макаром загодя стращать. Попробуем.  Может,  и  найдем".