указала ему на стул, а сама присела на пузатом турецком пуфике  из  цветного
ватина, с неровными бахромчатыми фестонами. Это, видимо, было ее рукоделье.
   На стене висела фотография -  портрет  унылого,  щекастого,  толстогубого
мужчины в парадном мундире Межевого  департамента.  Под  фотографией  -  две
скрещенные сабли.
   - В каких кампаниях участвовал ваш супруг?  -  вежливо  осведомился  Иван
Дмитриевич.
   - Ни в каких не участвовал.
   - Отчего же сабли?
   Не ответив, она  сморщила  нос,  и  эта  ее  гримаса,  исполненная  чисто
женского, даже скорее девичьего презрения, была внятнее любых  слов.  Только
сейчас Иван Дмитриевич оценил особую стать своей собеседницы.  В  ее  мощной
шее, в сильных, но пленительно вяло двигающихся  руках,  в  прямой  спине  и
маленькой   голове   с   тугим   пучком   черных   волос   виделось    нечто
завершенно-прочное, литое. Вместе  с  тем  ничего  мужеподобного.  Это  была
красота чугунной пушки, которая в русской  грамматике  недаром  относится  к
женскому роду. Такая женщина, имеющая такого мужа, и впрямь  могла  полюбить
князя фон  Аренсберга,  в  прошлом  лихого  кавалериста,  героя  сражений  с
итальянцами и альпийских походов.
   - Я пересяду, - сказал Иван Дмитриевич, вставая со стула и  усаживаясь  в
кресло спиной к портрету Стрекалова. - Разговор пойдет о  таких  вещах,  что
мне не хотелось бы видеть перед собой глаза вашего супруга.
   - У меня мало времени, - перебила Стрекалова. - Я жду гостей к ужину.
   - Гостей сегодня не будет, - ответил Иван Дмитриевич.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Мадам, поймите меня правильно...
   Он  начал  издалека,  хотя  оглушить  нужно  было  сразу,  с  налету,   и
посмотреть... Но духу не хватало, чтобы сразу.
   - Я никогда не подвергал сомнению право  женщины  свободно  распоряжаться
своими чувствами. Особенно если это не наносит ущерба браку. Но я не одобряю
русских  красавиц,  отдающих  сердца   иностранцам.   Это   напоминает   мне
беспошлинный вывоз драгоценностей за границу.
   - Я не драгоценность, а вы не таможенник. Что вам от меня нужно?
   - Видите ли...
   - А, кажется,  я  догадываюсь.  -  Стрекалова  облегченно  засмеялась.  -
Господи, да успокойтесь вы! Мой муж ни о чем не подозревает. Да если бы даже
и знал! Вы только поглядите на него.
   Иван Дмитриевич мельком покосился на портрет.
   - Нет, вы хорошенько поглядите! Ну что?  Разве  такой  человек  осмелится
вызвать Людвига на дуэль? Вы боитесь дипломатического  скандала,  так  ведь?
Успокойтесь, господин сыщик, скандала не будет.
   - Князь фон Аренсберг мертв, - тихо сказал Иван Дмитриевич. -  Его  убили
сегодня ночью. В постели.
   Горничная, видимо, подслушивала за дверью, потому  что  вбежала  тут  же.
Вдвоем еле подняли  Стрекалову  и  перетащили  на  диван.  Она  не  подавала
признаков жизни. С этим обмороком, беззвучным и бездонным, прежняя  жизнь  в
ней кончилась, теперь должна была народиться и окрепнуть новая.
   На вопрос, где хозяин, горничная ответила, что барин  вчера  и  позавчера
ночевал в Царском Селе, у него  там  дела  по  службе.  Она,  как  клуша,  с
причитаниями металась вокруг бездыханно распростертой барыни, держа в  одной