крышке рояля. Затем скомандовал своему спутнику:
   - Давай!
   Полицейский развязал мешок, пристроил его устьем  на  газете  и  бережно,
слегка  встряхивая,  поднял.  На  рояле  осталось  лежать   нечто   круглое,
желтовато-синюшное,  жуткое,  в  чем  Иван  Дмитриевич  не   сразу   признал
отрезанную человеческую голову. Он прикрыл глаза. Горло перехватило спазмом,
из которого отрыгнулось жгучей рвотной кислятиной.
   - Вот она, Иван Дмитриевич! Нашли, - со сдерживаемым  ликованием  объявил
Сыч.
   На его тощей усатой физиономии читалось радостное  сознание  исполненного
долга.
   - Ты зачем ее сюда притащил, болван? - заорал Иван Дмитриевич,  с  трудом
одолевая стоящую в горле дурноту.
   Сыч погрустнел:
   - Эх! Думал, порадую вас...
   - Да я тебе кто? - взвился Иван Дмитриевич. - Ирод,  что  ли?  Чингисхан?
Дракула?
   Голова покоилась на газете лицом к окну - маленькая, темная,  сморщенная,
с надорванным ухом,  окруженная  со  всех  сторон  равнодушно-величественной
гладью рояля, невыразимо жалкая  в  своем  посмертном  одиночестве,  где  ее
лишили даже тела, и вызывала не ужас, не брезгливость, а то  чувство,  какое
покойная теща Ивана Дмитриевича пыталась развить в его жене, когда  отрывала
у ее кукол ручки и ножки.
   Сыч между тем рассказывал, как сегодня в шестом  часу  утра  полицейские,
проходя Знаменской улицей, возле  трактира  увидели  на  земле  эту  голову,
подобрали ее и отнесли в участок. Там она и  пролежала  без  всякой  пользы,
пока не попалась на глаза ему, Сычу, зашедшему туда совершенно случайно.
   - Ну а сюда-то ты ее для чего приволок? - устало спросил Иван Дмитриевич.
   - Толкуют, австрийскому консулу голову отрубили. Думал, она.
   - Кто толкует?
   - Народ.
   - Где?
   - Везде. Я, к примеру, от водовоза слышал.
   Иван Дмитриевич вздохнул: да-а! Еще фонарей не зажгли, а молва  уже  весь
австрийский  дипломатический  корпус  под  корень  извела:  посла,  дескать,
зарезали, консулу голову  отрубили.  Приказчик  табачной  лавки,  куда  Иван
Дмитриевич выбегал купить табаку, доверительно сообщил ему,  что  австрияков
студенты режут. Зачем? Приказчик и это знал:  чтобы  наш  государь  с  ихним
королем поссорились. Начнется  война,  государь  уедет  из  Питера  со  всем
войском, тогда студенты и забунтуются. Черт-те что!
   Неужели кто-то сознательно распускает такие слухи? Он покосился в сторону
рояля. Вест-ницей надвигающегося хаоса казалась эта голова. Рассматривать ее
не хотелось, но краешком глаза отметил все-таки, что мужская,  с  бородой  и
усами.
   - Забери ее. Вместе с газетой, - велел Иван Дмитриевич и  спохватился.  -
Нет, обожди. Говоришь, на Знаменке возле трактира нашли?
   - Да.
   - Там их много. Возле какого?
   - "Три великана", Иван Дмитриевич.
   - Забирай и покажи половым. Если признают, сразу мне доложишь.