золотым эфесом и вделанными в гарду часами, ордена на подушечках; маленькие,
в каких держат  драгоценности,  коробочки,  футлярчики,  кипу  ассигнаций  и
десятка  полтора  стопок  с  письмами,  аккуратно   перевязанных   шелковыми
ленточками.
   "Людвиг, мой бородатый шалунишка, - успел прочитать  Иван  Дмитриевич,  -
сегодня я целый день..."
   - И все от разных женщин,  ваше  сиятельство,  -  сказал  он.  -  Видите,
ленточки разных цветов. И цвета, я думаю, не  случайно  подобраны.  Годам  к
пятидесяти холостяки становятся сентиментальны, как барышни.
   - Дайте ключ, - приказал Шувалов.
   Он захлопнул крышку, закрыл сундук, положил ключ в карман  и  двинулся  к
выходу, повелительно бросив на прощанье:
   - Вечером я буду у себя, приедете с докладом.
   Стоя  в  эркере,  Иван  Дмитриевич  наблюдал,  как  отъехала  от  крыльца
шуваловская карета и остановилась в конце квартала,  где  за  четверть  часа
перед тем телега ломового извозчика впоролась в фургон с  гробом  князя  фон
Аренсберга.  Там  толпились  и  галдели  зеваки,  ругались  кучера,  но  вот
подъехала карета шефа жандармов, и разом все стихло. Так усмиряются бушующие
морские валы, когда с корабля выливают на  них  масло  из  бочонков.  Сквозь
двойные стекла  закрытого  окна  Иван  Дмитриевич  ощутил  на  лице  ледяное
дуновение  власти.  Хозяин  требует  службы,  начальник  -  повиновения,   а
настоящая власть, вершинная, уже ни в чем не нуждается, кроме одного: только
бы помнили о ней всегда, в каждую минуту жизни. Подлинная власть  похожа  на
любовь - забыл о ней, значит изменил.
   Смерть фон Аренсберга потому и  устрашала  многих,  что  убийцы,  задушив
иностранного дипломата  в  двух  шагах  от  Зимнего  дворца,  будто  начисто
позабыли о существовании этой власти.  В  такое  трудно  было  поверить.  Не
бывает такого, тем более в России. Нет, думал Шувалов, преступники ничего не
забыли. Помнили, голубчики. Еще как помнили! Потому и убили.
   3
   Велев кучеру остановиться, Шувалов распахнул дверцу кареты  и  поманил  к
себе посольского секретаря, сопровождавшего тело фон Аренсберга.
   - Господин секретарь, прошу вас передать это лично графу Хотеку...
   Змея обвилась вокруг его указательного пальца, ключ от княжеского сундука
на секунду повис  над  толпой,  затем  упал  в  ладонь  секретаря.  Стоявший
неподалеку человек в чиновничьей шинели  проследил  за  ним  быстрым  цепким
взглядом.
   - Да, - вспомнил Шувалов. - Будьте любезны назвать мне ваше имя.
   - Барон Кобенцель.
   - Кобенцель?
   - Сказать по буквам, ваше сиятельство?
   - Кобенцель, Кобенцель... Вы никогда не были мне представлены?
   - Не имел чести.
   - Откуда же я знаю эту фамилию?
   - Один из моих предков приезжал послом из Регенсбурга в Москву,  к  Ивану
Грозному. Он упоминается у Карамзина.
   Шувалов сразу потерял к собеседнику всякий интерес. Он простился и уехал,
фургон с телом покойного тоже готов был двигаться дальше, но  в  эту  минуту
впервые за день из-за  облаков  проглянуло  солнце.  Блаженно  зажмурившись,
Кобенцель  подумал,  что  сопровождать  гроб  в  посольство  ему  вовсе   не