подбрасывал Левицкому деньжат  из  секретных  фондов  сыскной  полиции,  над
которыми никакая ревизия не властна.
   Плохо то, что Левицкий  был  шулер.  Вообще-то  Иван  Дмитриевич  шулеров
преследовал беспощадно, поскольку в юности сам  от  них  пострадал,  но  для
Левицкого делал исключение. Бывая в Яхт-клубе, тот не мог не играть, а играя
- не шулерствовать, так что приходилось на это смотреть сквозь  пальцы.  При
этом ни малейшего намека на интимную близость Иван Дмитриевич  не  допускал,
особенно после того, как в минуту жизни трудную Левицкий напросился к нему в
агенты на жалованье.
   Тот, впрочем, частенько предпринимал попытки  сократить  дистанцию  между
собой и начальником: как бы невзначай сбивался на дружеский тон, в разговоре
начинал крутить Ивану Дмитриевичу пуговицу на пиджаке  или  вдруг  повадился
заезжать к нему домой, когда его не  было  дома,  пил  чай  с  его  женой  и
рассказывал ей светские новости. Словом, Левицкий надеялся из  агента  стать
конфидентом. Всякий раз, получив от Ивана Дмитриевича щелчок по носу, он эту
надежду не терял и  лишь  окрашивал  ее  в  новые  цвета.  С  его  природным
оптимизмом это ему было несложно.
   Тут же, в гостиной,  на  обороте  ресторанного  счета  Левицкий  составил
реестр дам, бывших в связи с фон Аренсбергом за последние два  года.  Реестр
вышел довольно длинен, но  нельзя  сказать,  чтобы  сильно  порадовал  Ивана
Дмитриевича. Поскольку Левицкий основывался  главным  образом  на  случайных
встречах с  князем  и  его  же  мимолетных  обмолвках,  большинство  дам  он
охарактеризовал таким образом, что разыскать их в огромном городе было  едва
ли возможно.
   Например: блондинка, вдова, любит тарталетки с гусиной печенкой.
   Или: рыжая еврейка, имеет той же масти пуделя по кличке Чука.
   Или так: пухленькая, при ходьбе подпрыгивает (видел со  спины).  А  то  и
вовсе написана совершеннейшая бестолковщина: "Была девицей". И все!
   - Ты что это мне тут понаписал! - разорался Иван Дмитриевич. - За  что  я
тебе деньги-то плачу! А?
   - А вот же, вот! - говорил Левицкий, тыча  холеным  ногтем  в  самый  низ
реестра.
   Действительно, под номером девятым и последним  значилась  некая  госпожа
Стрекалова,  жена  чиновника  Межевого  департамента,  имевшая  даже  адрес.
Написано было: "Кирочная улица, дом неизвестен". Левицкий сказал, что  князь
познакомился с ней осенью, во время гуляния на Крестовом острове. Когда  они
вдвоем качались на качелях, а муж  дожидался  внизу,  покойный  назначил  ей
первое свидание. С  тех  пор  если  у  него  и  были  другие  увлечения,  то
мимолетные.
   - А эти? - Иван Дмитриевич прошелся пальцем по остальным номерам реестра.
   - Так вы же сами велели за два года, - сказал Левицкий.
   Иван Дмитриевич прикинул, что с осени любовь и  ревность  хозяйки  рыжего
пуделя или охотницы до тарталеток с печенкой должны  были  утратить  убойную
силу,  как  пуля  на  излете,  и  все-таки   для   очистки   совести   решил
поинтересоваться, кто из этих дам посещал княжескую спальню.
   Левицкий резонно заметил, что князь, как  дипломат  и  человек  общества,
очень пекся о своей репутации, к тому  же  и  карьера  его  была  далеко  не
закончена. То есть он мог изредка привезти к себе номер, скажем, третий,  но
лишь  ночью  и  будучи  в  порядочном  подпитии,  когда  забывается   всякая
осторожность, а вообще-то навещал своих пассий на дому.