Мне жаль вас. Я полагаю, что при известном с вашей стороны  благоразумии  вы
вполне можете рассчитывать на должность смотрителя на  Сенном  рынке,  даже,
пожалуй, старшего смотрителя. Согласны?
   - Премного благодарен, - ответил Иван Дмитриевич.  -  Никогда  не  забуду
милостей вашего сиятельства.
   Поклонился и ушел на Сенной рынок.
   Казенных лошадей отобрали, извозчики уже не спорили из-за чести прокатить
бывшего начальника сыскной полиции, тем  более  бесплатно.  Иван  Дмитриевич
приноровился ходить на службу пешком. Иногда ему встречалась по дороге  чета
Стрекаловых, на редкость  дружная  семейная  пара.  Жена  провожала  мужа  в
Межевой департамент, супруги шли под руку,  поддерживая  друг  друга  с  той
заботливой преданностью, какая обычно бывает  между  стариками,  доживающими
свой век в последней, почти небесной любви.  Первое  время  они  еще  нехотя
кивали Ивану  Дмитриевичу,  но  позднее  стали  делать  вид,  будто  его  не
замечают. Оно и понятно, ведь людям всегда хочется думать, что счастьем  они
обязаны лишь самим себе, а не чьему-то  постороннему  вмешательству.  Каждый
настоящий мужчина в одиночестве  подбирает  ключ  к  своей  розе,  и  каждой
женщине обидно думать, что с ней-то все было по-другому.
   Впрочем, теперь многие не  замечали  и  не  узнавали  Ивана  Дмитриевича.
Правда, были и такие, кто не покинул его в беде. Сыч,  например,  тоже  стал
смотрителем на Сенном рынке, только младшим,  а  Константинов  и  при  новом
начальнике сыскной полиции остался доверенным агентом Ивана Дмитриевича.

   ЭПИЛОГ
   Кофе за ночь выпито было пять или шесть  чашек,  от  сухарей  в  плетеной
сухарнице остались одни крошки. Давно  прокричал  петух,  начинало  светать.
Сафонов  захлопнул  свою  тетрадь  и,  блаженно   потягиваясь,   похрустывая
сцепленными пальцами, еле выговорил кривым от зевоты ртом:
   - Да-а, засиделись мы...
   В этот момент  что-то  дрогнуло  в  утробе  висевших  в  комнате  больших
настенных часов, на которые он в течение ночи то и  дело  поглядывал  сквозь
раскрытые  двери  веранды.  В  следующее  мгновение   часы   издали   глухой
предостерегающий рокот. Сафонов  покосился  на  них  с  ехидным  удивлением.
Раньше они не били ни разу, даже в полночь, а  сейчас  вдруг  проснулись  и,
пророкотав, тяжело и мощно отсчитали двенадцать полновесных ударов. При этом
стрелки на них показывали пять часов и сорок четыре  минуты.  За  окнами,  в
саду, стволы яблонь все отчетливее выступали из рассветных сумерек.
   - Да, я забыл вас предупредить, - тихо и серьезно сказал Иван Дмитриевич,
- эти часы настроены таким образом, что бьют лишь  однажды  в  сутки.  В  ту
самую минуту, когда скончалась моя жена.
   - И вы всякий раз просыпаетесь?
   - Наше дело стариковское, обычно к этому времени я уже не сплю, - ответил
Иван Дмитриевич, заплетая в косицу правую бакенбарду.
   Жена всю жизнь пыталась отучить его от этой  привычки,  но  жизни  ей  не
хватило.
   Он встал и предложил гостю пойти на берег, полюбоваться восходом. Сафонов
не возражал, они спустились в сад, где стоял нежный, при безветрии  особенно
сильный и чистый запах влажной зелени. Невидимые, гомонили в  листве  птицы.
Проходя мимо одной из яблонь, Иван Дмитриевич  по-хозяйски  обломил  на  ней
засохшую веточку и попросил Сафонова  сломать  другую,  до  которой  сам  не