способный завести роман с такой женщиной, имеет право быть послом? Ни вкуса,
ни чувства меры... Хотек  сжал  кулаки.  Почему  он  не  догадался  ее  саму
обвинить в убийстве Людвига? Тот перед ней - кузнечик, она без  труда  могла
бы придушить его  в  постели.  Да  что  придушить!  Просто  раздавить  своим
чудовищным  телом,  как  нерадивая  мать  во  сне  подминает  спящего  рядом
младенца. А Шувалову надо было намекнуть, что эта женщина состоит у него  на
жалованье. Решили на крови австрийского дипломата строить свою политику?  Не
выйдет! Завтра он им покажет, мерзавцам! Недолго им ходить  павлинами...  Но
все-таки не по себе  делалось  при  воспоминании  о  припудренных  синеватых
пятнах на шее Людвига. Хотелось  поскорее  очутиться  дома.  Горячая  ножная
ванна? Тоже неплохо, тут Шувалов прав.
   Сквозь грохот копыт прорезался короткий сдавленный вопль. Что-то  тяжелое
и мягкое, как мешок с песком, ударило по передку кареты и шлепнулось  оземь.
Хотек втянул голову в плечи, зажмурился.
   Кричал кучер.
   От мощного удара - будто саблей рубанули поперек груди  -  его  снесло  с
козел, шмякнуло о передок, выбросило на мостовую. Он  кубарем  покатился  по
щербатой  брусчатке  и  замер,  стукнувшись  о  поребрик  тротуара.   Лошади
шарахнулись, левые колеса въехали на тротуар, зацепили тумбу. Затрещала ось.
Карета накренилась, Хотека швырнуло вперед и вправо. Он плечом вышиб дверцу,
вывалился на землю, но как раз в этот момент лошади встали, и  все  обошлось
более или менее благополучно.
   Хотек полежал немного на  мокрой  мостовой,  приходя  в  себя.  Мелькнула
мысль, что эта авария станет еще одним козырем в его руках при  разговоре  с
Шуваловым.  Он  приподнялся  на  локтях.  Улица,  кое-где  покрытая  пятнами
раскисающего снега, была  безлюдна.  Дома  безжизненно  темнели  погашенными
окнами.
   - Сюда! Помогите! - позвал Хотек.
   Никто не поспешил на помощь, нужно было управляться самому.  Он  подтянул
колени к животу, сел. Пошевелил руками, потряс головой. Все цело.
   Внезапно единственный из трех ближайших газовый фонарь, слабо,  но  ровно
горевший за спиной, потух. Умер томившийся в лужице  синий  блик.  В  ту  же
секунду  осыпалось  на  камни  битое  стекло.  Хотек  повернулся,  и   горло
перехватило ужасом: кто-то жуткий, с  черным  пятном  вместо  лица,  набегал
сзади.
   В нескольких шагах неподвижно лежал кучер, больше не было ни души.  Хотек
собрал все свое мужество и хотел встать, чтобы встретить  смерть  стоя,  как
подобает послу великой державы. Только вот ноги почему-то не слушались.
   Бегущий приблизился. Снизу  он  казался  огромным.  Во  что  одет,  Хотек
рассмотреть не успел, взгляд застлало слезами. Лица словно бы  и  нет,  лишь
глаза и голова, вкруг которой, быстро разгораясь,  вырастал  желтый  ободок,
мерцающий золотой нимб, какие рисуют святым на русских иконах. Он видел  над
собой  трепещущее  ангельское  сияние,  и  страх  уходил,   странное   тепло
разливалось по телу. Хотек с облегчением понял, что самое  страшное  позади:
он уже мертв, уже очами своей души видит  скособоченную  карету,  отлетевшее
колесо, лошадей, луну. Душа стремилась туда,  где  ждал  ее  Божий  вестник,
очерченный золотым кругом, неслась к нему среди струящихся рядом  облаков  и
снежных вихрей - легкая, покинувшая узилище плоти, но, почти достигнув цели,
затрепетала в отчаянии. Так грозны были глаза  этого  ангела  -  две  темные
ямины с холодом на дне, так мерно и заунывно  свистел  возле  него  питающий