Тем не менее русский писатель, страшно ругаясь матом, пытался  приставать
к слону, называя его лапочкой, слоняшкой и хоботочкой. Слон в испуге  прятал
хобот и стремился забиться в угол, насколько это было возможно для  слона  и
для угла.
   Утром русский писатель встал и, дыша  перегаром,  долго  извинялся  перед
слоном. Девочка с  тех  пор  только  при  одном  упоминании  имени  русского
писателя  плакала  и  снова  едва-едва  тяжело  не  заболела.  А   жена   ее
успокаивала, уверяя, что русский писатель в дом больше никогда не придет. Да
ему это и не надо. Толстого слон съел, и теперь русский писатель может  жить
спокойно.
   Как только девочка окончательно выздоровела, как только она снова смогла,
как раньше, прыгать, квакать и кудахтать, как только мне перестало казаться,
что малознакомые женщины должны мне протягивать свои соски из-за того, что я
известный (будто бы) писатель, то слон стал  чувствовать  себя  все  хуже  и
хуже. Он уже не радовался, когда смотрел в окно, не  радовался  и  когда  не
смотрел в окно. Когда смотрел рекламу, тоже не радовался.  И  совершенно  не
радовался, когда девочка от полноты детского счастья и  удовольствия  жизнью
дергала его за хуй, а только  морщился.  А  ведь  раньше  радовался.  И  как
радовался! И ел он  теперь  плохо,  и  срал,  соответственно,  тоже  -  один
сплошной понос.
   Девочка стала ухаживать за слоном. Она дарила ему игрушки и  рассказывала
сказки. А потом дергала за хуй. Словом, ухаживала!  Пусть,  ладно,  дергает,
главное, чтобы в рот не брала, детям нельзя брать в рот всякую гадость! Если
дети будут в рот всякую гадость брать, тот же хуй, например, они подрастут и
станут заниматься  минетом.  А  разве  можно  в  нынешней  сложной  ситуации
заниматься минетом? Нельзя рассчитывать только  на  минет!  Профиль  слишком
узкий!
   Слон неподвижно лежал в углу. За последнее время  он  здорово  похудел  и
вполне помещался в угол, заполняя его, правда, целиком - от потолка до пола.
   Девочка дернула его за хуй сильнее, чем обычно. Слон открыл глаза, поднял
хобот, протрубил. Снизу застучала соседка. Тогда слон весело, бесстрастно  и
колоритно посрал. Но это был уже не унылый  беззвучный  понос,  а  настоящий
крепкий стул. Такой стул несет и воспитательный момент: хороший стул  всегда
можно поставить в пример ребенку.
   Слон срал. Зайчик мой, ну если  тебе  так  хочется,  то  что  же  я  могу
поделать? В конце концов, срать - не  давить  пластинку  лютневой  музыки  с
вечно живой мелодией "Зеленые рукава".
   Но  слон  находился  в  состоянии  ремиссии  недолго.  В  нем  проснулись
априорное чувство вины и гражданский пафос. А настоящий гражданин  не  похож
на пьяную блядь - настоящий гражданин всегда напряжен. Ведь ему все скверно,
все паршиво, все  не  так  в  небезразличной  для  него  России.  Настоящему
гражданину все скверно, его все волнует и все будоражит. Слон!  Милый  слон!
Теперь ему тоже все небезразлично; и превышение суммы долларов над  рублевой
массой, и хуевые взаимотношения  Ельцина  и  Лужкова,  и  тяжелое  состояние
современной русской науки. И рекламу слон смотрел уже не просто без радости,
а с ненавистью, так и норовя, так и желая смять телевизор. Кажется, слон  не
верил в достаточно близкое возрождение России. Оттого и чувствовал себя  как
гражданин: все хуже и хуже. Как настоящий гражданин, слон был обречен.
   В гости  опять  пришел  знаменитый  русский  писатель;  узнал,  что  слон
серьезно болен, и решил его навестить. Прямо с порога  он  снова  безобразно