жопу, и меня сразу без раздумий взяли танцором стриптиза  в  мухской  ночной
клуб. Там у меня была, конечно, возможность вволю  подставить  жопу,  но  не
тем, сами понимаете, кому бы хотелось. Все как-то совсем мерзко  и  нет  уже
того чувства щемящего восторга, как на уроках русской литературы. Никому мне
уже больше не хочется подставлять жопу. А  поскольку  это,  Иван  Сергеевич,
началось с Вашей "Муму", то у меня к Вам вопрос - как  бы  мне  вернуть  это
чувство щемящего восторга подставить жопу за любимого персонажа  и  за  весь
мир, как когда-то на уроке, где читали Ваше "Муму". Если Вы, Иван Сергеевич,
не знаете, как его вернуть, то, может быть, знают, как его  вернуть,  другие
русские писатели.
 
   - Ну, спасибо Вам,  Иван  Сергеевич,  -  Толстой  встал  и  издевательски
поклонился Тургеневу, - теперь нам и пидоры пишут. А то в основном все бляди
и бляди.
   - Вы, Иван Сергеевич,  не  только  блядун  и  сверлун,  но  и  скакун,  -
Достоевский, в свою очередь, сразу  же  поддержал  Толстого.  -  Вы  у  себя
молоденьких мальчиков  собираете  лет  восьми  -  десяти,  потом  голыми  их
укладываете в ряд, а сами по ним скачете. У мальчиков косточки на спинках  и
на ножках хрустят под Вашим весом, а Вы, Иван Сергеевич, знай себе скачете и
этим хрустом наслаждаетесь.
   Тургенев растерянно посмотрел на меня. На глазах у него  снова  появились
слезы.
   - За что Вы меня так ненавидите, жестокие люди? - Тургенев  уже  даже  не
пытался спорить с Толстым и Достоевским. - За что?
   - Потому что Россию-то, Иван Сергеевич, душой надо любить, а не жопой,  -
жестко ответил Достоевский, - а Вы Россию так ненавидите, что даже  хотя  бы
жопой ее любить и то не можете. И на Путина  Вы  надеетесь  все  потому  же:
Россию Вы не любите. Вы надеетесь, что Путин Вас научит Россию любить, а Вас
никто этому не научит, пока Вы сами не научитесь. И  не  смотрите  на  Игоря
Геннадиевича растерянно, а на нас с Львом Николаевичем  виновато.  В  Христа
надо верить, а не в Путина. А Вы в Христа не верите, поэтому Вам и на Путина
надеяться бесполезно, - как всегда, коряво, но горячо закончил Достоевский.
   - Федор Михайлович, - вступил Толстой, - на Путина надеяться  невозможно:
Путин - откровенно промежуточная фигура.
   - Тем, кто верит в Христа, невозможно, а таким, как Иван  Сергеевич,  все
возможно, - не согласился Достоевский.
   - Для Ивана Сергеевича возможно, - не стал спорить Толстой. -  Ведь  Иван
Сергеевич - плывун. Иван Сергеевич в публичном  доме  в  бассейне  поплавать
любит. Иван Сергеевич в публичном доме залезает  в  бассейн  и  плывет  там,
изображая собаку вроде его ебаной Муму, и называть себя велит Тузиком.  Иван
Сергеевич даже гавкает и руками в этот момент в  воде  дергает  как  собака.
Иван Сергеевич постепенно возбуждается. А все бляди стоят вокруг  и  кричат;
"Ой, Тузик плывет! Как бы не утонул!"  Иван  Сергеевич  начинает  испытывать
наслаждение. Потом Иван Сергеевич делает вид,  что  тонет,  а  бляди  бегают
вокруг и кричат: "Спасите Тузика! Тузик тонет!" У Ивана Сергеевича наступает
оргазм. Бляди ныряют в бассейн, вытаскивают  Ивана  Сергеевича,  делают  ему
искусственное дыхание хуя и кричат: "Спасли Тузика! Живой  Тузик!"  У  Ивана
Сергеевича снова наступает оргазм. Вы,  Иван  Сергеевич,  лучше  в  бассейне
Тузиком плавайте, а о любви к России даже и не мечтайте! И без  Вас,  Тузик,
слава Богу, есть еще кому ее любить!