Лев Николаевич, как вы относитесь к высокой моде?
 
   От последнего вопроса Толстого передернуло.
   - Лев Николаевич, разве Вы не понимаете, что человечество имеет право  на
вполне объяснимые маленькие  слабости?  -  Тургенев  заметил,  как  Толстого
передернуло.
   - Иван Сергеевич, меня вовсе не потому передернуло,  что  Вы  думаете,  -
дрожащим  голосом  ответил  Толстой.  -  Я  тоже  считаю,  как  и  Вы,   что
человечество имеет право на маленькие слабости. В конце концов, человечество
- уже само по себе маленькая слабость Господа Бога. Но высокая  мода  -  это
вовсе не маленькая слабость! Это уже большая  мерзость,  тонкая  пленка  для
прикрытия  глобального  разврата.  Все  эти  полуголые  манекенщицы  и   так
называемые кутюрье - чем они отличаются от  той  несчастной,  которую  ебали
таджики и которая так неумело подражала героине Федора Михайловича?
   - Не трогайте меня, Лев Николаевич, - заносчиво вмешался  Достоевский.  -
Вы лучше помогите Ивану Сергеевичу ответить на вопрос о собаке.
   На сайт между тем пришли уже новые вопросы.
 
   Русские писатели - ошибка природы, а русская литература - ошибка  русских
писателей.
   Федор Михайлович, какая из Ваших экранизаций Вам больше  всего  нравится?
Пырьева или Куросавы? И почему Вы так не любите евреев?  И  кого  Вы  вообще
любите?
   Лев Николаевич, кто из современных русских писателей Вам наиболее близок?
Не считаете ли Вы, что русская литература после  Вас  остановилась  в  своем
развитии навсегда? Как вы относитесь к чеченцам?
   Козел, блядь, мудак!
   Иван Сергеевич, мой брат - глухонемой. Девушки у него нет, друзей - тоже,
поэтому он хочет завести собаку. А на хуя ему  собака?  Собаки  много  жрут,
срут, линяют, воняют и лают по ночам. Но мой брат  очень  хочет  собаку.  Он
тоскует без собаки. Он  без  нее  уже  больше  не  может.  Может  быть,  ему
действительно стоит завести собаку?
   Говно!
 
   - Игорь Геннадиевич, а Вас снова назвали говном!  -  с  плохо  скрываемым
злорадством сообщил мне Тургенев.
   - Иван Сергеевич, да отстаньте Вы к ебеней матери от Игоря  Геннадиевича!
- снова не выдержал Достоевский. - Сами Вы  даже  на  самый  простой  вопрос
ответить не можете. Вы  как  будто  не  видите,  как  человек  из-за  собаки
страдает. Дайте ему дельный совет, и Вы хоть на одну каплю сможете уменьшить
чашу мирового горя.
   - "Муму" - не лучшее мое произведение, - в голосе  Тургенева  послышались
истерические нотки, - хотя в собаках я, Федор Михайлович, в отличие от  Вас,
разбираюсь. А Вы сами, Федор Михайлович, своим ебаным антисемитизмом  только
эту чашу мирового горя и увеличили.
   - У меня, Иван Сергеевич, все  друзья  -  евреи,  а  не  собаки,  и,  как
верующий человек, я не могу быть  антисемитом.  -  Достоевский  старался  не
смотреть в сторону Тургенева, как, впрочем, в мою и Толстого тоже. -  И  что
Вы, Иван Сергеевич, можете знать о душе русского человека?  Да  Вы  покос  с
кокосом  путаете!  Вы  всю  Россию  отдадите  за  один  только  запах  самой