поскольку он потерял свою маленькую девочку  из  Калининградского  зоопарка,
моя маленькая девочка из Калининградского зоопарка,  тень  учителя,  молодой
поэт, который абсолютно точно никогда уже не будет сосать, старик,  которому
я абсолютно точно отдам носок, пусть рваный, зато носок, Пушкин,  Лермонтов,
другие великие поэты-освободители - встанем и запоем на поэтическом вечере:
 
   Беснуйтесь, товарищи, в ногу,
   Тираны, окрепнем в борьбе...
 
   И это будет наше последнее и единственное все.
   Пора работать, пора писать стихи.
   1990
   Родина. Свет
   Не слышно шума городского, сельского шума тоже не  слышно,  и  городового
больше нет, и ничего больше нет, кроме говна.
   Говно, много говна, слишком много говна; никогда мир еще не видел  такого
количества говна. И не увидит. Но - неизвестно откуда льющийся свет.
   Леонтьев.  Розанов.  Бердяев.  Флоренский.  Лосский.  Франк.  Все.   Пути
перекрыты.  Дальше  некуда.  Приехали.  И  вдруг  свет,  неизвестно   откуда
льющийся.
   Вот Лев Толстой умер. А мы-то живы. Всем на все, всем на всех,  один  был
нормальный человек на всю эту, и того довели. А - не то, Б  -  стукач,  В  -
молодой, но глупый, Г - умный, но старый, дежзийкл... Как теперь  жить?  Что
же теперь делать? А кто же во всем виноват? И вдруг - ты не поверишь - свет;
ясный такой, голубой.
   Кузмин - член "Союза русского народа", Вагинов пишет  роман  о  революции
1905 года, Белый собирается на стройки пятилетки, Пастернак  вообще  заядлый
сталинист - но вот свет, ну совершенно непонятно, откуда взявшийся.
   Сотни лет глупости, мерзости, одни и те же ошибки, начиная  с  Кирилла  и
Мефодия (Кто их звал сюда? Ты? Я? Но нас тогда на свете не  было  -  хоть  в
чем-то мы не виноваты!), алкоголизм, причем беспробудный до конца,  мужик  с
топором, девушки с  веслом,  а  надо  всем  этим  гордо  и  непобедимо  реет
четырехугольник с двумя непонятными иероглифами в левом верхнем углу. И тут,
так тихо-тихо, захочешь - не заметишь, а потом не  захочешь  -  а  заметишь,
начинает показываться свет.
   В яслях - одни сволочи, в детском саду - тоже одни  сволочи,  в  школе  -
вообще только одни сволочи, в институте  кроме  сволочей  просто  никого  не
было. Работа - тут сволочи в квадрате. А девушки? У  меня  их  было  восемь.
Почему я не убил семерых - до сих пор не понимаю! Такие  они  были  сволочи!
Восьмая была  отдушиной;  прогулки  при  луне,  размеренные  вздохи,  умелое
обращение с презервативом - нам было  хорошо.  Как-то  раз  пошли  в  гости,
хозяйка - умница, художница, гимназистка, рукодельница,  я  влюбился  сразу,
сразу напился, потянуло блевать, вроде отошел, но сдуру  зашел  не  в  общую
комнату, а в маленький чуланчик за  кухней,  так  там  они,  хозяйка  и  моя
восьмая, друг у друга лизали! Я заплакал, захотел сделать мерзкое - но  меня
остановил внезапно пролившийся свет.
   Однажды я целый год писал книгу - интервью с  нестандартным  коммунистом.
Он был весел, обаятелен, знал строчки из Хармса и подливал мне бренди.  Тема
книги была следующая: "Есть ли у нас надежда?" И договорились мы вот до чего
- хотя надежды у нас нет, но в то же время она как бы и  есть,  поскольку  у