надеялся ему понравиться, - чтобы этот хуй вставал на меня так  же,  как  на
героев либерального детства. И сейчас тоже надеюсь, хотя знаю - он  на  меня
не встанет. Не встанет никогда. Не стоит надеяться. Можно не стараться. Но я
надеюсь и стараюсь ему понравиться. У меня был только один шанс  понравиться
этому хую, - когда друг  либерального  детства  через  несколько  лет  после
окончания либерального  детства  предложил  у  меня  отсосать.  Хуй  русской
интелигенции хотел тогда  попробовать  вступить  со  мной  в  контакт  через
попытку друга детства предложить  отсосать.  Но  я  не  воспользовался  этим
шансом. И хуй русской интеллигенции мне этого не простил. А теперь  он  меня
дразнит и выдает себя за друга детства, чтобы ему было удобнее меня  мучить.
В  либеральном  детстве  он  уже  притворялся  другом  детства.   Потом   он
притворялся им тоже. Теперь он им притворяется снова. Но теперь он даже и не
предполагает вступить в контакт. Просто ему удобнее меня мучить в такой  вот
форме.
   Но друг детства не знал, кто им притворяется. Друг  детства  не  понимал,
что его используют.  Друг  детства  говорил  со  мной  не  как  хуй  русской
интеллигенции, а как друг детства и  вспоминал  случаи  из  детства,  разные
глупости, которых я не помнил. Потом он стал серьезным и заговорил  как  хуй
русской интеллигенции. Он сказал, что я изменил  либеральному  детству.  Как
писателя он меня осуждал за разврат.  Среди  современных  русских  писателей
фавориты у него другие.  Но  четких  критериев  в  литературе  нет.  Обожает
Пушкина и Бродского. Читает их вслух жене  и  детям.  Увлекается  буддизмом.
Сразу же рассказал мне притчу про слонов. Хотел еще  рассказать  притчу  про
обезьян  и  крокодилов,  но  я  уже  не  выдержал.  Я  перевел  разговор  на
компьютеры. Какого хуя он позвонил, я так и не понял.
   Но когда мы заговорили о компьютерах, у него дрогнул голос.  Он  едва  не
заплакал. Он напрашивался, чтобы я взял его следить за моим компьютером.
   И тут я понял, что он меня любил.  Он  любил  меня  все  мое  либеральное
детство. Он любил меня до того,  как  предложил  отсосать,  когда  предложил
отсосать и после этого тоже. Может быть, он и  сейчас  меня  любит.  Он  был
готов сразу приехать проверить компьютер, чтобы снова попытаться  предложить
отсосать. Но я снова отказался. На прощание он  хотел  рассказать  до  конца
притчу про обезьян и крокодилов. Когда я вешал трубку, обезьяны по-буддийски
ловко что-то ответили крокодилам.
   У либерального детства всегда один  и  тот  же  результат.  В  результате
либерального детства я должен был стать таким же говном, как последний  друг
либерального детства и как все остальное говно либерального детства.  Я  был
совсем близко к тому, чтобы самому превратиться в такое же  точно  говно.  Я
тоже должен был сейчас  нюхать  несовершеннолетних  голых  школьниц,  читать
вслух Пушкина и рассказывать притчу про обезьян и крокодилов. Все могло быть
именно так. Это было бы вполне закономерно. Меня спасло только чудо.
   Тираны и сатрапы
   Как я люблю их, сирых, замученных, приезжающих в Москву за ветчиной и  за
правдой, - да пошли они все кто куда может! Терпение мое лопнуло,  силы  мои
на исходе. Вот именно - кто куда может!
   Люблю писать о лагере. Там страшно, там насилуют через задний  проход.  В
жизни нашей мещанской тоже могут сделать это случайно, или  за  деньги,  или
если полюбишь, или очень попросишь. А там это сделают обязательно, бесплатно
и независимо от того, любишь или не любишь, просишь или не просишь.
   Я в лагерях не бывал, но сильно  чувствую.  Ведь  через  них  прошли  все