будет, что вам и не снилось, надо только потерпеть, по крайней мере -  Берия
и боярыня всегда будут с нами!
   Русские люди слушали, горестно качали головами и шевелили ушами, не спеша
расходились...
   И я оставался наедине с советским обществом, которое в ту пору относилось
к моей опальной боярыне крайне подозрительно и настороженно.  Ее  продолжали
считать  абсолютно  садисткой  и  фанатичкой,  также  истеричкой,  что  было
абсолютно несправедливо, потому что в семнадцатом  веке  садизм,  истерия  и
фанатизм были делом самым обыкновенным, и наша боярыня ничем  не  отличалась
на общем фоне. Поэтому общество с интересом следило за моим развитием -  все
только и ждали, что я отправлюсь вслед за двумя  пальцами  к  анальному  или
оральному сексу.
   Я обманул их всех!
   К анальному сексу я относился всегда более чем  равнодушно,  а  вот  секс
оральный просто стал моим заклятым врагом, меня даже в газетах ругали за мои
принципы, но я ни шагу назад, как это можно в конце двадцатого века брать  в
рот чужой член, свой - еще ладно, но чужой! Никогда! Ни за что... Исключение
я делал только для бериевского члена, но перед ним,  впрочем,  вряд  ли  кто
смог устоять, сопротивление в данном случае было бесполезно.
   И религиозный пафос боярыни меня также совершенно  не  занимал,  как  это
православные могут что-то делить, Бог-то один! И мимо места расстрела Берии,
что на набережной,  я  тоже  проходил  совершенно  равнодушно  в  часы  моих
одиноких прогулок, мечтая о  незнакомке,  которая  будет  чем-то  напоминать
боярыню, не в лоб, конечно, а неуловимо, и  мы  вместе  уедем  на  секретной
машине в Сибирь. А никаких пафосов и расстрелов я не потерплю, у меня с этим
строго, времена, слава Богу, не те!
   Но потом я никаких пересечений между боярыней и незнакомкой уже не хотел.
Незнакомка - это ведь любовь, а  у  любви  свои  законы,  а  боярыня  -  это
боярыня, и на хрен нам такое боярское счастье, когда любовь заденет  плечом?
Нет, моя незнакомочка будет естественной и чистой, двумя пальцами грозить не
должна, сколько можно, объяснил я англичанину, хватит, и вот тебе на!
   Англичанин поблагодарил меня за то, что я ему дорогу к галерее показал, и
мы  разговорились.  В  московское  метро   его   привела   нелегкая   дорога
международного бизнеса, разные там поставки компьютеров в дома престарелых и
диетические столовые, но русское искусство, особенно литературу,  он  всегда
тоже очень любил.
   Я осторожно показал незнакомке два  пальца,  но  не  заметил,  чтобы  она
как-то этому обрадовалась.
   - О, Достоевский! - воскликнул англичанин так горячо и проникновенно, как
будто его любимый писатель только что родился или был арестован.
   И тут незнакомка показала мне три пальца вверх! А  ведь  боярыня  никогда
себе такого не позволяла!
   - Ничего, ничего, - я пытался как мог успокоить  бизнесмена,  -  мы  тоже
здесь все подряд любим Чарльза Диккенса, Жорж Санд и братьев Гримм.
   Но это абсолютно не помогло. Он все больше и больше волновался. Вероятно,
англичанин был из тех людей, которым можно засунуть два пальца  в  жопу  или
даже три, перед расстрелом, но они все равно будут кричать: "Да  здравствует
русская литература!", уверенные, что она того стоит.
   Я снова покосился на незнакомку, но два пальца ей  больше  показывать  не
стал.