полностью согласна с врачами. Марина не клала мне чеснок разве что только в
чай, кофе и сигареты. Все остальное я ел и пил с чесноком. От меня не просто
пахло чесноком; от меня не пахло ничем иным, кроме чеснока! Если мы пойдем
на ограбление с оружием, она мне положит чеснок и в оружие.
Смена тысячелетий - это всегда раздражение. Раздражение всего. В том
числе и тела. У меня постоянно зудел анус, - как будто я гомосексуалист. Как
будто меня только что выебали и у меня вскочил прыщ там, где меня выебали.
Но этого не может быть! Меня, кроме меня, не может выебать никто! Разве что
только смена тысячелетий. И ограбление банка.
Я стал завидовать простым обычным людям. Их не ебет смена тысячелетий.
Они ее не драматизируют и переживают спокойно. У них не бывает приступов
феминизма. Они умеют терпеливо ждать, пока в России все наладится, и не
собираются грабить банки.
В банке нас не ждут. Нас ждут в банке. Банк придуман для того, чтобы мы
его ограбили. У меня уже была такая идея в детстве, - что весь мир придуман
только ради меня. Я один в нем настоящий, а все остальные в нем актеры. Они
все меня разыгрывают. Они все от меня скрывают какой-то другой мир. Это не
эгоцентризм, это - довольно точное ощущение мира. Метафизика русского
детства иногда пересекается с Голливудом. В Голливуде через двадцать пять
лет после моего русского детства сняли фильм "Шоу Трумэна", где только один
человек как человек, а все остальные - актеры. Он не знает, что все вокруг
кроме него актеры и что за каждым его шагом следят камеры, и все это
показывают как сериал по телевизору. Сериал как жизнь конкретного человека,
который не знает, что его постоянно снимают, а все остальные актеры все
знают и специально ставят его в разные ситуации. Он думает, что он живет в
настоящем мире. В конце концов он понимает, что все вокруг актеры и говно. Я
тоже считаю, что, кроме меня, все говно. Это не значит, что я - не говно. Я
- самое настоящее говно. Но все остальные - неподлинное говно. А я -
настоящее говно! Именно такому и заниматься ограблением банка.
Банки грабить не надо. Скорее всего, в них после кризиса семнадцатого
августа все равно ничего нет. Русский банк очень напоминает русскую
литературу; в нем также невыносимо скучно. А русский банкир - как русский
писатель; он знает какую-то правду, но никогда ее не скажет. Грабить надо
русскую жизнь. Но в русской жизни, как и в банках, ничего нет. Грабить ее
бесполезно. В ней тоже скучно и она тоже ничего не скажет. Надо подождать,
пока там начнется, оживет, оторвет яйца, себя покажет. И вот тогда уже
русскую жизнь можно будет спокойно грабить! Но до этого слишком далеко.
Марина устала ждать. Поэтому пока приходится грабить банки.
Нужны, конечно, еще какие-то люди. Двоим будет тяжело. Нужны товарищи.
Компаньоны. Соратники - для шухера. Для прикрытия. Для каких-то
непредвиденных обстоятельств. Я банки не грабил, но знаю, что при ограблении
банка могут быть непредвиденные обстоятельства.
Соратников надо искать из ровесников. Молодежи я не верю. Молодежь,
конечно, любознательна и романтична. Для нее ограбление банка -
увлекательное приключение и социальная игра. Но это еще и испытание. А
молодежь не готова к испытаниям! Молодежь не прошла проверку советской
властью и русской литературой. Поэтому молодежь может подвести! Ровесники
тоже могут подвести. Но ровесники все-таки прошли испытание и советской
властью, и русской литературой.
Дальше началась рутина. Я подходил к разным банкам с разных сторон.