полностью согласна с врачами. Марина не клала мне чеснок разве что только  в
чай, кофе и сигареты. Все остальное я ел и пил с чесноком. От меня не просто
пахло чесноком; от меня не пахло ничем иным, кроме чеснока! Если  мы  пойдем
на ограбление с оружием, она мне положит чеснок и в оружие.
   Смена тысячелетий - это всегда  раздражение.  Раздражение  всего.  В  том
числе и тела. У меня постоянно зудел анус, - как будто я гомосексуалист. Как
будто меня только что выебали и у меня вскочил прыщ там, где  меня  выебали.
Но этого не может быть! Меня, кроме меня, не может выебать никто! Разве  что
только смена тысячелетий. И ограбление банка.
   Я стал завидовать простым обычным людям. Их не  ебет  смена  тысячелетий.
Они ее не драматизируют и переживают спокойно. У  них  не  бывает  приступов
феминизма. Они умеют терпеливо ждать, пока в  России  все  наладится,  и  не
собираются грабить банки.
   В банке нас не ждут. Нас ждут в банке. Банк придуман для того,  чтобы  мы
его ограбили. У меня уже была такая идея в детстве, - что весь мир  придуман
только ради меня. Я один в нем настоящий, а все остальные в нем актеры.  Они
все меня разыгрывают. Они все от меня скрывают какой-то другой мир.  Это  не
эгоцентризм, это  -  довольно  точное  ощущение  мира.  Метафизика  русского
детства иногда пересекается с Голливудом. В Голливуде  через  двадцать  пять
лет после моего русского детства сняли фильм "Шоу Трумэна", где только  один
человек как человек, а все остальные - актеры. Он не знает, что  все  вокруг
кроме него актеры и что за  каждым  его  шагом  следят  камеры,  и  все  это
показывают как сериал по телевизору. Сериал как жизнь конкретного  человека,
который не знает, что его постоянно снимают,  а  все  остальные  актеры  все
знают и специально ставят его в разные ситуации. Он думает, что он  живет  в
настоящем мире. В конце концов он понимает, что все вокруг актеры и говно. Я
тоже считаю, что, кроме меня, все говно. Это не значит, что я - не говно.  Я
- самое настоящее говно. Но  все  остальные  -  неподлинное  говно.  А  я  -
настоящее говно! Именно такому и заниматься ограблением банка.
   Банки грабить не надо. Скорее всего, в  них  после  кризиса  семнадцатого
августа  все  равно  ничего  нет.  Русский  банк  очень  напоминает  русскую
литературу; в нем также невыносимо скучно. А русский банкир  -  как  русский
писатель; он знает какую-то правду, но никогда ее не  скажет.  Грабить  надо
русскую жизнь. Но в русской жизни, как и в банках, ничего  нет.  Грабить  ее
бесполезно. В ней тоже скучно и она тоже ничего не скажет.  Надо  подождать,
пока там начнется, оживет, оторвет яйца,  себя  покажет.  И  вот  тогда  уже
русскую жизнь можно будет спокойно грабить!  Но  до  этого  слишком  далеко.
Марина устала ждать. Поэтому пока приходится грабить банки.
   Нужны, конечно, еще какие-то люди. Двоим будет  тяжело.  Нужны  товарищи.
Компаньоны.  Соратники  -  для   шухера.   Для   прикрытия.   Для   каких-то
непредвиденных обстоятельств. Я банки не грабил, но знаю, что при ограблении
банка могут быть непредвиденные обстоятельства.
   Соратников надо искать из  ровесников.  Молодежи  я  не  верю.  Молодежь,
конечно,  любознательна  и  романтична.   Для   нее   ограбление   банка   -
увлекательное приключение и социальная игра.  Но  это  еще  и  испытание.  А
молодежь не готова к  испытаниям!  Молодежь  не  прошла  проверку  советской
властью и русской литературой. Поэтому молодежь  может  подвести!  Ровесники
тоже могут подвести. Но ровесники  все-таки  прошли  испытание  и  советской
властью, и русской литературой.
   Дальше началась рутина. Я подходил  к  разным  банкам  с  разных  сторон.