послала на хуй. Со Светланой поступила так же. Тяжело пришлось и Лене, и
Дуне, и Наташе. Аксинье тоже досталось. И это далеко не все! Это еще даже не
середина! С другими женщинами она обошлась не лучше. Список женщин - жертв
русской литературы - бесконечен. Хуже всего русская литература обошлась с
двумя женщинами: с Россией и с русской душой. Этих двух несчастных русская
литература беспощадно наебала. С мужчинами русская литература поступила не
лучше. Но с женщинами она поступила совсем плохо. Русская литература,
обращаясь с женщинами, словно забывала, что она тоже женщина; по крайней
мере, женского рода. Русская литература обращалась с женщинами как мужик
или, в самом лучшем случае, как лесбиянка-садистка! И теперь, надеялась
Марина, колесо феминизма, проехав через банк, поедет мстить русской
литературе. При ограблении банка колесо феминизма получит толчок,
необходимый для наезда на русскую литературу.
К феминизму я отношусь скептически. К феминизму у меня слишком много
претензий. Я однозначно не феминист. Феминизм меня раздражает не меньше, чем
балет, эстрада, политика или мужской шовинизм. Но когда я думаю, как русская
литература обошлась с попавшими в нее женщинами, а также с Россией и с
русской душой, - у меня тут же начинается приступ феминизма и я сразу
феминист. Бескомпромиссный феминист! Феминист без пощады! В моменты таких
приступов я выебу любого, кто не феминист! Наверное, поэтому Марина
уговорила меня на ограбление банка.
Я сам не заметил, как тоже стал относиться к этой идее серьезно. Я
пропустил момент приступа феминизма, когда все решилось; между тем, когда я
относился к ограблению как к шутке, и тем, как стал к нему относиться
совершенно серьезно, не было дистанции. Решиться на ограбление - потерять
невинность. Невинность была потеряна незаметно. Это случилось в приступе
феминизма. Невинность ушла через едва заметную дырку момента приступа
феминизма.
Про банки Марина мало что знала. Не знала, в общем, ничего. Про их
ограбления - тоже. Она здесь больше рассчитывала на меня. Поэтому я стал
вспоминать, что же я знаю про банки и про их ограбления.
Потерять невинность мало. Нужны еще схемы банка: электричество,
сигнализация, канализация, шифры, коды и так далее. И еще громкий голос.
Громким голосом легче объяснить, что это ограбление и все, мол, суки, на хуй
на пол, а деньги в сумку или куда там их принято складывать при ограблении.
Несмотря на отвращение к русской литературе, Марина гордилась тем, что
она - тезка Марины Цветаевой. Она считала Цветаеву первой официальной
русской феминисткой. Я предпочитал Марину Мнишек, - из всех Марин русской
жизни мне она была наиболее близка. И, кстати, имела куда больше прав, чем
Цветаева, считаться первой официальной русской феминисткой.
Цветаева - самое незащищенное место русской женщины. Я боялся, что Марина
пойдет на ограбление с Цветаевой.
Марина не собиралась идти на ограбление банка с Цветаевой. Но и ничего не
планировала. "Ты - еврей, а значит - умный, - говорила Марина. - Ты сам во
всем разберешься". "Я еврей на самом низком уровне, - объяснял я Марине. -
Выше этого уровня я - стандартное русское чудовище, для которого все
еврейское - пустой набор звуков. Дальше я путаю синагогу с Сенегалом, иврит
с домкратом, а Иерусалим с райисполкомом". Но Марину это мало интересовало.
Впрочем, она заботилась о моем здоровье. Как раз бушевала эпидемия гриппа, и
врачи рекомендовали чеснок как лучшее превентивное средство. Марина была