- А жена моя уже восемь лет как на Миусском кладбище! - радостно  ответил
дурачок, и члены салона с удовольствием посмеялись.
   - А что вы едите? - опять спросили его.
   - А я макароны варю! - сказал вежливый дурачок, и салон отозвался взрывом
дружного животного смеха. Я не очень-то понимал, что  веселого  в  том,  что
чья-то жена давно на кладбище, а кто-то после такого потрясения  варит  себе
макароны, кушать ведь надо, но карнавальная  стихия  всегда  была  для  меня
тайной - я здесь не судья.
   Громче всех смеялась моя дурочка. Она уже успела  забыть  все  автобусные
ужасы, да и вряд ли для нее  это  были  ужасы,  скорее  всего  -  безобидные
картинки.
   Иногда водитель продавал билетные книжки, они ползли по троллейбусу белой
змейкой в крапинку, пассажиры передавали их друг другу с омерзением, и я  их
прекрасно понимал - ведь есть у тебя билет, нет у тебя билета -  в  конечном
счете, не имеет ровно никакого значения и ни к чему не обязывает.
   - А вот Горбачев? - вдруг спросила моя девочка.
   - А Горбачева я очень люблю!  -  гордо  признался  дурачок;  так  даже  я
засмеялся.
   Дурочка села к нему на колени, обняла и принялась что-то  горячо  шептать
ему на ухо. Некоторые слова я смог расслышать: "...И не  любит...  последнее
говно... но дал пятачок..."
   Я  постоял  возле  них  какое-то  время.  Они  абсолютно  не  потели,   в
троллейбусе душно, вентиляции никакой, все вокруг давно вспотели, а эти двое
совсем не потеют, дурочка вертелась и пела,  подмышка  была  хороша,  густые
черные волосы покрывали ее, но чувствовалось, что кожа под ними белая-белая,
ничего, когда-нибудь побреет, она спросила его: "А ты?", он вырвал у нее  из
подмышки один волосок, длинный такой, и  обмотал  его  вокруг  указательного
пальца и  показал  этим  же  пальцем  на  "вольво"-пикап,  проезжающую  мимо
троллейбуса.
   Дурочка, дурочка, милая девочка, где твоя  лавочка,  где  твоя  печка?  В
холодные ночи, в жаркие дни кто обнимает колени твои? Впрочем, сейчас, когда
у нее есть дурачок, за  нее  можно  не  волноваться,  недаром  окружающие  с
завистью смотрят. Прощай, дурочка, и дурачок, прощай! Будьте счастливы и  не
поминайте лихом! Теперь они будут жить долго и счастливо, а  затем  умрут  в
один день.
   Я незаметно вышел из троллейбуса и побрел неведомо  куда,  скорее  всего,
представляете, на хер. Александр Сергеевич, дорогой, если можно так, чтобы и
с ума не сойти, и чтобы ни посоха и ни сумы - давай научи, если нет -  тогда
возьмемся за руки, как два брата-дегенерата, и тебе придется пройти со  мной
в том же направлении, туда же...
   1991
   Тихий, спокойный,
   почти лирический рассказ
   Риэлтор - он как индеец; он хорош только мертвый.
   От этих сук риэлторов пахло всем, чем угодно, - кроме того, чем  положено
пахнуть достойному человеку.  От  них  пахло  сигарами,  большими  деньгами,
одеколоном "Опиум", дорогими безделушками, домами, где зимой тепло, а  летом
прохладно, тортом "Черный пес" за сто семьдесят  пять  тысяч  из  гастронома
"Новоарбатский", уверенностью в завтрашнем дне и лангустами в белом вине.  И
вообще они не боялись смерти! Но главное не то, что они не боялись смерти, а