что чужие, кажется, и не встать на них, да надо.
- Вставайте, - негромко говорит Эней, - идем.
Все покорно встают, один бородатый в диковинном костюме не подымается.
Смотрит пустыми, далекими глазами. Тряпка, обмотанная вокруг шеи, уже
совсем пропиталась кровью. Плох, не дойдет. А тащить некому. И так еле
бредут.
Эней подходит к бородатому.
- Сможешь идти? - угрюмо спрашивает.
- Ма-ша, - бормочет запекшимися губами. - Ма-ша...
Легко умирать Абнеосу. Не здесь он, на склоне Иды, а там, в другом мире
теперь его душа. В непонятном, но светлом и мягком, в добром мире. И Маша,
Маша все смотрит на него так, будто ждет, просит чего-то. А что?
- Идешь? - еще раз спрашивает Эней, так, для очистки совести.
- Ма-ша, - все бормочет бородатый, и вдруг слабая улыбка трогает его
лицо.
- Бредит, слово неясное все говорит, - бросает спутникам Эней. - Пошли!