- Это народ должен знать, - твердо сказал Приам.
   - Эй, стража, кто видел двух змей, выползших из моря? - громко  спросил
Ольвид и пристально посмотрел на воинов.
   - Я! - громко крикнул высокий статный  стражник  со  шрамом  на  правой
щеке.
   - Как тебя зовут?
   - Гипан.
   "Глаза ясные, смотрит прямо, да и плечи широки",  -  подумал  Ольвид  и
спросил:
   - Что ты видел?
   - Видел своими глазами, как выползли из моря две огромные медные  змеи.
Страшно шуршали они и гремели, быстро ползли к несчастному жрецу Лаокоону.
Тот же, словно сила вдруг покинула его члены, замер.  И  сжали  его  змеи,
принялись душить. Подбежали к нему дети его, плачут, кричат.  "Бегите!"  -
гонит их жрец, а сам уже задыхается, хрипит. Бросились мы тут  на  помощь,
но змеи уже разделались со своими жертвами.  Разделались  -  и  к  берегу.
Только мы их и видели. Вот что я видел своими глазами, господин.
   Ни  ухмылки  сообщнической,  ни  подмигивания.   Стоит   прямо,   глаза
серьезные. Без выражения. Как он сказал его имя?  Гипан?  Помощником  надо
его сделать, с таким спокойно.
   - У тебя хорошее зрение,  Гипан,  -  сказал  Ольвид  и  обвел  взглядом
стражников. - Все ли видели змей? - возвысил он голос.
   - Все! - нестройно ответили воины. - Все!
   - Если кто-нибудь отвернулся или чего-нибудь не рассмотрел, расспросите
Гипана. И разожгите погребальный костер,  предайте  священному  огню  тела
несчастного Лаокоона и детей его.
   Стражники  засуетились,  складывая  костер  из  брошенных   корабельных
подпорок. Те, что не сгнили, были сухи, хорошо должны гореть.
   Гипан, взвалив на плечи труп жреца, поднес его  к  деревянным  брускам,
осторожно положил наверх. Следом принес и детей. Поднесли факел. Не сразу,
но разгорелось все-таки пламя, потянулся дым. Сначала  горьковатый,  затем
примешалась к нему и приторная сладость. Запах смерти, запах войны.
   - Ольвид... - пробормотал царь Приам.
   - Слушаю, царь.
   - Устал я...
   - Велики труды твои, царь. Прикажешь подать колесницу?
   - Не нужно. Хочу подождать, пока двинется в Трою конь Одиссея. Войду  с
ним. А вон и тележка.
   Двадцать самых сильных коней были впряжены в низкую  массивную  тележку
для перевозки камней. Не кляч с разбитыми ногами,  а  мощных  жеребцов  из
царских боевых конюшен.
   - Ольвид, - сказал Приам, - теперь уже можно открыть ворота и выпустить
народ. Троянцы заслужили того, чтобы самим вкатить коня в город.


   На расстоянии десяти стадий от Скейских ворот коней выпрягли,  и  сотни
горожан с криками бросились к тележке. Люди упирались в колеса, в края ее,
в ноги коня. Те, кто не мог упереться руками в тележку, упирались в  спины
счастливцев.
   Люди  кряхтели,  пыхтели,  стонали,  кричали,  пели  и  отдувались,   и