порывисто шагает дальше.
Наконец, чуть не на пятидесятый раз, он ускорил шаг, подошел и взялся
за ручку двери, но тотчас, будто его ударило током, отдернул руку,
попятился, стал на краю тротуара и, закинув голову, уставился на здание
издательства. Несколько минут он так и стоял - переминался с ноги на ногу,
всматривался в верхние окна, будто ждал какого-то знака. И вдруг выпятил
челюсть, стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки, опрометью
бросился к двери, смаху распахнул ее и скрылся в доме.
Часом позже он вышел оттуда, - и если тот полицейский еще не сменился с
поста, уж наверно поведение молодого человека вновь изумило его и
озадачило. Странный малый шагал свесив руки, медленной, деревянной
походкой, вид у него был обалделый, в руке зажат смятый листок желтой
бумаги. Он вышел из здания издательства, точно лунатик, медленно, бездумно
- ни дать ни взять заводная кукла, - повернулся и все с тем же ошалелым,
блаженным выражением лица направился к жилым кварталам и скрылся в толпе.
Уже вечерело и к востоку, быстро удлиняясь, тянулись косые тени, когда
Джордж Уэббер наконец очнулся где-то в дебрях Бронкса. Он так и не понял,
каким ветром его сюда занесло. Помнил только, что вдруг до смерти
захотелось есть, и тогда он остановился, огляделся по сторонам и
сообразил, где он. Тупо ошеломленное лицо его вспыхнуло изумлением,
недовернем, рот растянулся в улыбке до ушей. Он медленно расправил
стиснутый в кулаке хрустящий желтый листок и начал его внимательно
изучать.
Это был чек на пятьсот долларов. Книгу приняли, и он получил аванс.
Да, никогда еще за всю свою жизнь он не был так счастлив. Наконец-то к
нему постучалась слава и льстиво и нежно ему заулыбалась, и он жил в
каком-то чудесном забытьи. Следующие недели и месяцы наполнены были
радостным предвкушением. Книга выйдет только осенью, но до тех пор -
столько работы! Лисхол Эдвардс предложил кое-что убрать, кое-что изменить,
Джордж сперва заспорил, а потом, к собственному удивлению, согласился, что
так будет лучше, и принялся исправлять рукопись, как советовал Эдвардс.
Свой роман он назвал "Домой, в наши горы" и вложил в него все, что знал
о своем родном городке в Старой Кэтоубе и о тамошних жителях. Каждая
строчка была выжимкой из того, что он, Джордж, сам видел и пережил. И
теперь, когда уже ясно было, что книга выйдет, его порой бросало в дрожь,
ведь еще несколько месяцев - и всему свету станет известно, что он там
написал. Ужасно думать, что кого-то заденешь, обидишь, как же ему это
раньше в голову не приходило! А теперь уже ничего не поделаешь, и
становится не по себе. Конечно, его книга - вымысел, литература, но, как и
положено настоящей литературе, она вылеплена из живой жизни. Какие-то
люди, пожалуй, узнают себя и возмутятся, - и тогда как быть? Неужто
прятаться, расхаживать в темных очках и с фальшивой бородой? Он утешал
себя: может быть, портреты его героев не так уж верны (хотя в иные минуты
приятно было думать по-другому), может быть, никто ничего не заметит.
Журнал "Родни мэгезин" тоже обратил внимание на молодого писателя - в
ближайшем номере там поместят его рассказ, главу из книги. Узнав об этом,
Джордж совсем возликовал. Ему не терпелось увидеть свое имя в печати, и в
эту пору счастливого ожидания он чувствовал себя каким-то вселенским