появились  маленькие  булочки  с  шафраном,  которые  ежедневно
подавались к вечернему чаю. Такие  же  булочки  подавались  при
дворе  еще  в  1788  году.  Мы с моим братом Михаилом то и дело
проказничали, но мы просто не могли зайти украдкой  в  буфет  и
попросить бутерброд или булку. Такие вещи просто не делались.
     Несмотря  на  то,  что  из-за  стола  приходилось зачастую
вставать голодной, такие семейные обеды были полезны  для  юной
Великой  княжны.  Разговаривать  за  столом  она не могла, зато
могла слушать. И  она  с  интересом  прислушивалась  к  каждому
разговору. Разговору, в котором участвовали члены императорской
фамилии,  иностранные  владетельные особы, министры и дипломаты
ее отца. И маленький ее мирок увеличивался  с  каждой  неделей.
Портреты  отдельных  лиц,  которые  она  набрасывала  для меня,
разительно отличались от тех, которые  изображали  впоследствии
историки.  Тем  не  менее,  портреты эти основывались на личных
впечатлениях  Великой  княгини  и   отражали   ее   собственные
воззрения.  Возьмем,  к  примеру, генерала Черевина, начальника
наводившей на всех  страх  Охраны,  который  часто  приглашался
Императором  к  обеду[Если  г-н Воррес подразумевает под словом
"Охрана"   Охранное   отделение,   прозванное   ее   негласными
сотрудниками-революционерами   "Охранкой",   то  он  ошибается.
Генерал-адъютант П.А.Черевин был начальником Дворцовой охраны у
Императора   Александра   III,   а   не   "Охранки"    (Примеч.
переводчика).].  Благодаря  его  личной  преданности Государю и
Императрице Черевин стал другом Императорской семьи,  но  я  не
могу  не  удивляться  тому,  что,  зная, чем занимается Охрана,
Великая княгиня, тем не менее, отзывалась о нем:  "Дружелюбный,
великодушный, скромный. Он был очень популярен в Петербурге".
     Неужели она не знала, что тысячи матерей, живших в столице
и ее окрестностях, пугали своих детей именем Черевина?
     В  столовой Гатчинского дворца Великая княгиня встречала и
знаменитого Победоносцева, бывшего некогда наставником ее отца,
теперь же  могущественного  Обер-прокурора  Святейшего  Синода.
Ольга  Александровна  призналась  мне,  что его боялись во всех
частях Российской Империи.
     -- И все же люди были не вполне  справедливы  к  нему,  --
сетовала  она.  -- У него была внешность аскета, и иногда глаза
его приобретали холодное, как сталь, выражение. Я знаю, что  он
был   ревностным   сторонником   самодержавия,   панславизма  и
антисемитом. Но в нем было и много хорошего. Я часто наблюдала,
как он добр с детьми. И он мог быть забавным. Но в его  внешней
неуязвимости  был  один изъян: он боялся призраков. Они с женой
занимали квартиру на Литейном в Петербурге.  В  доме,  где  они
жили,  водились  призраки. Победоносцев приглашал священников с
тем,  чтобы  они  изгнали  духа.  Несмотря  на  это,  невидимое
чудовище  то  и  дело  своими  когтями  срывало с Победоносцева
одеяла.  Победоносцев  был  до  смерти  напуган,  но  продолжал
оставаться в том же доме до тех пор, пока жена его не переехала
в  другое здание, куда последовал за ней и сам Победоносцев. Он
сам рассказывал эту историю. Мне часто приходит в голову мысль,