красоты. Помимо этих необходимых предметов, на заменявшей скатерть карте
лежало несколько листов писчей бумаги и стояла бронзовая чернильница с
откинутой крышкой. Мюрат писал - вернее, пытался писать до того, как
адъютант доложил ему о прибытии странного дезертира, именующего себя его
личным порученцем. Король Неаполя мигом догадался, о ком идет речь, и с
большим интересом дожидался столь долго откладывавшейся встречи.
Кшиштоф Огинский был послан в Москву еще до начала кампании, и с тех
пор о нем не было никаких известий. Позже, когда уже был взят Смоленск,
лазутчики донесли, что в рядах русской армии наблюдается некоторое
смятение, вызванное якобы имевшим место похищением чудотворной иконы
Георгия Победоносца. Эта святыня русского народа была предназначена
Мюратом в подарок императору. Сюрприз обещал получиться отменным, и
известие о том, что икона бесследно исчезла где-то между Москвой и
Смоленском, преисполнило маршала приятной уверенности в том, что его
замысел удался, как всегда и везде удавались все его замыслы. Но
Смоленск остался далеко позади, императорская армия подошла вплотную к
Москве, а об Огинском не было ни слуху, ни духу. Личный порученец Мюрата
исчез вместе с иконой, которую ему поручили похитить, и в этом
исчезновении было что-то странное и зловещее. Путь от Москвы до
Смоленска не так уж долог, тем более что все это время армия довольно
быстро продвигалась пану Кшиштофу навстречу. Даже если бы Огинский в
силу каких-то таинственных причин вынужден был передвигаться пешком, он
должен был давным-давно встретиться с каким-нибудь из передовых
разъездов французской кавалерии. Этого, однако, так и не случилось, и
теперь, стоя в двух дневных переходах от Москвы, Мюрат склонялся к
мысли, что его посланец захвачен в плен русскими или вовсе убит в
случайной стычке. Об Огинском Мюрат не думал; ему было жаль иконы, и
даже не столько иконы, сколько своего блестящего замысла и связанных с
ним надежд.
И вот теперь вдруг выясняется, что Огинский не только жив и здоров,
но и пытался улизнуть от обнаружившего его разъезда! Тому наверняка
имелись веские причины, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы об
этих причинах догадаться. Проклятый поляк либо каким-то образом потерял
икону, либо ухитрился продать ее кому-то, кто заплатил больше. О том,
что Огинский мог оставить икону себе, не было и речи: на кой черт, в
самом деле, она ему сдалась?! У этого человека не было ничего своего,
кроме усов; ему даже негде было бы спрятать украденную икону!
Мысли Мюрата были прерваны появлением адъютанта, который, откинув
полог, бесшумно появился в жилой половине палатки.
- Сир, человек, которого вы хотели видеть, доставлен и ждет снаружи,
- негромко доложил он.
Мюрат сделал нетерпеливый жест рукой, означавший, что пленника
необходимо сию же секунду ввести в палатку, и облокотился на шелковые
подушки, раздраженно постукивая по устилавшему пол ковру пыльным носком
ботфорта. Одна его рука по-прежнему играла гусиным пером, которым он до
этого писал, другая теребила концы роскошных, иссиня-черных, тщательно
подвитых волос, локонами ниспадавших на плечи маршала.
Ввели арестованного. Мюрат прищурился, с брезгливым любопытством
разглядывая его оборванную, грязную и закопченную фигуру со связанными
впереди руками. В палатке повисла нехорошая тишина. Огинский попытался