присутствии этого человека  Огинский  все  время  чувствовал  себя  так,
словно улегся спать, взяв с собой в постель смертельно ядовитую змею.
   - Послушайте, - сказал он, - не мог же я, черт подери, убить  его  на
глазах у всего штаба! Да что там штаб - на глазах у всей русской армии!
   - Ну, я-то смог, - напомнил Лакассань. - Если бы не та граната,  этот
человек был бы уже мертв. А вы... О, я отлично вас понимаю! Сначала  вам
мешал штаб и, как вы  изволили  выразиться,  вся  русская  армия,  потом
лекарь и санитары на перевязочном пункте, еще позже - этот мужик... - Он
небрежно кивнул в сторону кустов, где лежал мертвый возница. - А теперь,
вероятно, вам мешаю я. В таком случае позвольте вас заверить, что  я  не
стану чинить вам. препятствий. Пистолет и сабля при вас. Действуйте, а я
посторожу. Место здесь уединенное, как по заказу. Лучшего случая вам уже
не представится, поверьте. А может быть, вы не хотите?  Быть  может,  он
стал вам дорог за время вашего совместного путешествия? Если так, то я с
удовольствием начну с вас, чтобы вам не  пришлось  лицезреть  бесславную
кончину сего славного воителя.
   - К черту, -  сказал  пан  Кшиштоф.  -  Вы  мне  смертельно  надоели,
Лакассань. Почему бы вам  не  сказать  прямо,  что  вы  просто  обожаете
пускать людям кровь? Я же знаю,  вам  все  равно,  кого  убить  -  меня,
Багратиона или этого мужика. - Он тоже кивнул в  сторону  кустов.  -  Вы
просто любите кровь, как иные любят вино. Ведь вы не успокоитесь до  тех
пор, пока не прострелите мне голову, не так ли? Так к  чему  эта  пустая
болтовня? Стреляйте, и дело с концом.
   - Эта, как вы выразились, болтовня придает тривиальному убийству  вид
законченного произведения искусства, - с ухмылкой ответил  Лакассань.  -
Все на свете рано или поздно приедается, даже чужая смерть. Ведь  вы  же
не  можете  питаться  одним  мясом,  правда?  Вам  нужны  соль,   перец,
пряности... гарнир, в конце концов. Так же и я. Вы правы,  мне  нравится
убивать. Но, кроме того, мне нравится  смотреть,  как  вы  трясетесь  от
страха.
   - Пропадите вы пропадом, - сказал пан Кшиштоф, прикидывая, как бы ему
половчее схватить пистолет. Было совершенно очевидно, что  Лакассань  не
шутит: ему действительно нравилось пугать Огинского. А что, если  он  не
остановится и все-таки решит напугать его до смерти?
   - Не вздумайте валять дурака, - предупредил Лакассань, словно  прочтя
его мысли. - Я не намерен вас убивать, пока вы  не  заставите  меня  это
сделать. Допускаю,  что  я  вам  не  нравлюсь,  но  вас  ведь  никто  не
заставляет на мне  жениться!  Давайте  достойно  завершим  наше  дело  и
расстанемся друзьями!
   Пан Кшиштоф презрительно фыркнул в усы. Частые  перепады  настроения,
свойственные  Лакассаню,  лишний  раз  убеждали  его  в  том,  что  этот
подручный Мюрата, мягко выражаясь, не вполне нормален. Тем не  менее,  с
ним приходилось считаться, и Огинский нехотя потащил из ножен саблю.  Он
посмотрел на бледное лицо лежавшего  без  сознания  Багратиона  и  пожал
плечами, подумав, что,  если  бы  не  Лакассань,  этот  человек  мог  бы
остаться в живых, выздороветь и вернуться в строй.  Пану  Кшиштофу  была
безразлична судьба князя; он не желал Багратиону смерти,  но  и  умирать
вместе с ним или, что было бы еще хуже, вместо него не собирался.
   Отливающий ртутным блеском клинок толчками выползал из ножен,  и  пан
Кшиштоф подумал, что даже не знает, хорошо ли наточена  доставшаяся  ему