Дюпре - тот самый Анри Дюпре, который в начале осени делал безуспешные
попытки ухаживать за княжной Вязмитиновой.
Пленные были графу Стеблову совершенно ни к чему, но избавиться от
них, увы, не было никакой возможности. "Не понимаю, кто кого взял в
плен!" - возмущенно пожаловался он Жарову и приказал отправить пленных в
Можайск в сопровождении двоих драгун. Драгунам было строго-настрого
наказано, сдав пленных куда следует, со всей возможной поспешностью
догонять отряд. Граф наскоро черкнул записку коменданту Можайска, не
забыв указать в ней, что отправляемые в распоряжение коменданта пленные
захвачены его, графа Стеблова, усилиями, и отправился дальше по следам
княжны Вязмитиновой.
Задержки и препятствия возникали одно за другим, множась, как блохи в
собачьей шкуре, и так же, как блохи, доводя графа до белого каления. Он
даже начал жалеть о том, что отправился в это путешествие: в конце
концов, Жаров вполне мог бы справиться с этим делом самостоятельно.
Нескончаемая тряска, мороз, отсутствие элементарных удобств и постоянно
витавшая над головой угроза столкновения с французами, настроенными
более воинственно, чем те, которых они повстречали под Можайском, сильно
угнетали привыкшего к совсем иным условиям существования графа. Он все
чаще думал о том, что княжна, пустившись одна в такую ужасную дорогу,
тем самым подписала признание во всех тех грехах, в которых ее обвиняли.
Миновав поле Бородинского сражения, о котором принимавший в нем
участие граф сохранил самые кошмарные воспоминания, отряд вновь
вынужденно остановился. Передовой разъезд наткнулся на дороге на
какого-то человека, одетого в крестьянский зипун и - почему-то - в
тонкие сапоги и шелковый белый цилиндр, поверх которого был кое-как
намотан теплый бабий платок. Человек этот шел, а вернее, брел, едва
передвигая ноги, в сторону Москвы, хотя по его виду можно было с
уверенностью сказать, что ему все равно, куда идти, - он явно не
понимал, в каком направлении и с какой целью движется. Он был высок,
широк в плечах, когда-то, видимо, статен и черноус, но страшно грязен,
оборван, изможден и вдобавок ранен пулей в левое плечо. Когда его
окликнули подскакавшие драгуны, он никак не прореагировал и продолжал
идти, пока не уперся в грудь загораживавшей ему дорогу драгунской
лошади. Это столкновение лишило его последних сил, и он без чувств
опрокинулся на дорогу - не упал, а именно опрокинулся, как комод. Глаза
его закрылись, а снег, на котором он лежал, начал постепенно менять
цвет, делаясь из белого красным.
Когда отряд, в центре которого, как сердцевина ореха в скорлупе,
перекатывался в своем возке граф Стеблов, догнал разъезд, драгуны уже
перевязали раненого и заботливо спеленали его провонявшей конским потом
попоной.
- Что за черт?! - воскликнул, заглянув в лицо несчастного, поручик
Жаров. - Это же Огинский!
- Кто? - переспросил граф Стеблов, воспользовавшийся задержкой, чтобы
слегка размяться, и теперь стоявший подле Жарова и с брезгливым
интересом разглядывавший раненого.
- Кшиштоф Огинский, поручик N-ского гусарского полка, - с некоторой
растерянностью в голосе объяснил Жаров. - Всего лишь месяц назад я
проиграл ему в "железку" двести двадцать три рубля. Любопытно, какого