для пистолетного  выстрела.  Ему  требовалось  на  это  всего  несколько
секунд, но Лакассань не дал ему этого времени. Пистолет в руке  француза
подпрыгнул, окутавшись облаком белого дыма, и Огинский, взмахнув руками,
боком сполз с седла. Его левая нога запуталась в стремени, и  напуганная
выстрелом лошадь поволокла тело пана Кшиштофа по  скользкой  заснеженной
дороге, вскоре скрывшись из вида за поворотом.
   Лакассань выпустил пистолет, перекатился на спину и медленно сел.  Он
провел ладонью по лицу, собирая с него подтаявшую снежную кашицу,  потом
сунул в рот пригоршню снега, немного пососал и выплюнул.
   - Вот и все, - сказал он княжне. - Жил, как дурак,  и  так  же  умер.
Надеюсь, в аду его примут с радостью.
   - В аду с радостью примут не его одного, - сказала княжна.
   - Несомненно, - согласился Лакассань. - Но я очень надеюсь,  что  моя
очередь наступит еще не скоро. А пока что, принцесса, не  будете  ли  вы
так добры перевязать мне голову? Этот  идиот  ее  едва  не  проломил.  К
счастью, у меня очень крепкий  череп,  иначе  я  бы  с  вами  сейчас  не
разговаривал.
   - Не думайте, что я была бы этим огорчена, - сказала Мария Андреевна.
   - Великий боже, как вы злопамятны! И это притом, что я  вас  ни  разу
даже пальцем не тронул!
   Княжна промолчала. Ее одолевало странное чувство:  ей  казалось,  что
она не то спит, не то наблюдает со  стороны  за  приключениями  какой-то
незнакомки, внешне очень похожей на  нее,  но  при  этом  совершенно  ей
безразличной. Даже смерть пана Кшиштофа оставила ее  почти  равнодушной.
Смерть была хозяйкой на этой белой дороге, и  Огинский  теперь  сделался
просто одним из множества усеявших  обочины  этой  дороги  мертвых  тел.
Здесь,  между  Москвой  и  Смоленском,  теперь  не  было  зрелища  более
обыденного, чем засыпанный снегом мертвец; чужаками  здесь  казались  не
мертвые, а живые.
   Лакассань продолжал что-то говорить, но княжна перестала его слышать,
целиком сосредоточившись на том, что происходило  внутри  нее.  Руки  ее
между тем  действовали  независимо  от  сознания.  Они  оторвали  лоскут
материи подходящего размера и  принялись  умело  и  осторожно  бинтовать
разбитую голову француза, который по-прежнему сидел на снегу. В шаге  от
него княжна вдруг увидела наполовину засыпанный  снегом,  забытый  всеми
нож, которым француз резал хлеб перед  нападением  Огинского.  Продолжая
заниматься разбитым затылком Лакассаня,  княжна  немного  переместилась,
будто бы для того, чтобы ей было удобнее затянуть узел над  правым  ухом
раненого, и наступила ногой на нож, глубже вдавливая его в  снег.  Затем
она немного отступила и, поддев носком сапога пласт слежавшегося  снега,
словно невзначай подтолкнула его  вперед,  окончательно  спрятав  тускло
блестевшее лезвие.
   - Готово, - сказала она. - У вас действительно на  удивление  крепкий
череп. Поневоле задумаешься, не состоит ли он сплошь из  цельного  куска
кости.
   - Поверьте, принцесса, это не так, - поднимаясь, ответил Лакассань. -
Внутри  моего  черепа  достаточно  серого  вещества,  чтобы  видеть  вас
насквозь и предусмотреть любые ваши хитрости. Возможно, нелепый поступок
нашего покойного поляка пробудил в вас какие-нибудь надежды и  навел  на
неудачные мысли. Так вот, я вам очень не  советую  пытаться  осуществить