ли не романтическом: невинное существо, обманом втянутое в заговор,
должно было, по мнению графа, отчаянно разрыдаться на плече у строгого,
но справедливого дознавателя и на коленях умолять его спасти ее честь и
доброе имя.
Действительность, однако же, опрокинула все его представления. Княжна
была горда, холодна и язвительна, а спокойная уверенность, с которой она
держалась, приводила графа в бессильную ярость. По дороге из имения
Вязмитиновых обратно в город он хранил угрюмое молчание, не желая
унижать себя бранью, которая так и просилась на язык. Вспоминая слова
княжны, ее колкости, ее холодный насмешливый тон и возмутительную
непочтительность к посланцу самого государя императора, граф с
наслаждением перебирал в уме все те ужасные неприятности, причинить
которые княжне было в его власти. Но где-то на самом краю его сознания
все это время сохранялось какое-то неприятное, царапающее воспоминание,
раздражавшее графа, как заноза. Порывшись в памяти, Стеблов извлек его
наружу и сразу же об этом пожалел, поскольку настроение его в результате
лишь ухудшилось. Он понял, что это была за заноза: слова княжны о том,
что он совершает ошибку, которая может стоить ему карьеры, запали ему в
память гораздо глубже, чем ему бы того хотелось.
Попытка махнуть на эти слова рукой, как на пустую угрозу,
произнесенную в пылу ссоры, ни к чему не привела: княжна мало походила
на великосветскую истеричку, с которыми привык иметь дело граф Стеблов,
и ее спокойный, уверенный тон поневоле заставлял прислушиваться к ее
речам. Полное отсутствие страха и раскаяния, которые граф рассчитывал
прочесть в глазах княжны, вкупе со всем остальным, казалось, прямо
указывали не ее невиновность. "Кой черт, - раздраженно подумал граф,
косясь на огорченно вздыхавшего в углу возка Федора Дементьевича
Бухвостова, - что это со мной? Выражение лица, тон, уверенность в себе -
это все материи тонкие, которые могут свидетельствовать как о
невиновности, так и о недюжинном актерском таланте. У меня на руках
письмо; у меня на руках показания многочисленных свидетелей, и в первую
очередь княгини Зеленской. Дело это ясное, и нечего терзаться
сомнениями".
Сомнения, однако, его не оставляли, и граф провел весьма беспокойную
ночь. Всевозможные обстоятельства, при которых угроза княжны погубить
его карьеру могла бы осуществиться, будто наяву, являлись Алексею
Ивановичу в тревожном полусне, и к утру он был совершенно измучен
преследовавшими его кошмарами. То и дело просыпаясь в липком поту, он
вертелся на чересчур мягкой перине в излишне жарко натопленной гостевой
комнате дома графа Бухвостова, против собственной воли продолжая думать
об одном и том же: почему княжна была так холодна, уверена в себе и
враждебна? Какие отношения связывают ее с Кутузовым? Что это был за
намек на какие-то ее заслуги перед отечеством, которые, по мнению
княжны, могли разом перечеркнуть все выдвинутые против нее обвинения?
В результате всех этих переживаний Алексей Иванович вопреки
обыкновению поднялся в несусветную рань, когда за окном его спальни было
еще черным-черно, и до самого завтрака, который в доме графа Бухвостова
подавался довольно поздно, сидел в кресле, отчаянно дымя сигарой, или
прохаживался из угла в угол, засунув руки в карманы халата и время от
времени останавливаясь, чтобы полюбоваться видом из окна. Любоваться,