...Отделение спецназовцев из девяти бойцов напоролось  в  зеленке  на
боевиков. Их было всего трое.  Обстреляли  их  больше  для  острастки  и
начали отходить  к  селению.  Двоих  положил  сержант  Сапожников  одной
очередью,  когда  те  выскочили  из  леса,  третий  добрался  до  сарая,
отстреливался, потом затих. Убитые боевики  оказались  пацанами  лет  по
четырнадцать. В плен брать  мы  перестали,  после  того  как  похоронили
наших. Перебежками мы подбирались к домам, стреляли. В  окно  высунулась
девочка-чеченка с белым платком в руке. Маленькая, худенькая.
   Она кричала: "Не стреляйте, в доме нет боевиков!" Мы были  ослеплены,
мы ненавидели их всех, мы мстили. Мы забросали дом  гранатами,  а  потом
ворвались в него. В доме было пятеро детей, две  женщины  и  старик  лет
девяноста. Девочка лежала у окна, прижимая белый платок  к  животу.  Она
еще была жива. Перья из подушек кружились, как снег, прилипали к  крови.
Весь дом был залит кровью. Стоны девочки слышать было невыносимо. Может,
еще кто-то был жив.
   Не было сил, да и охоты, разбираться. Стреляли все, пока не наступила
тишина.
   Потом пришло отрезвление.
   По рации связались с артиллеристами.  Соврали,  что  в  домах  засели
снайперы. Минометчики через четверть часа накрыли край селения.
   Сровняли дома с землей. Когда  подошло  подкрепление,  все  уже  было
кончено, а вечером пропал пулеметчик  Гриша  Бондарев  вместе  со  своей
снайперской винтовкой. Он ее  возле  мертвого  боевика  подобрал  еще  в
прошлую командировку, за два дня до того, как из нее кавказскую  овчарку
на могиле пристрелил. Весь следующий день его искали. Безрезультатно. Мы
ушли на базу. Началось разбирательство. Но все, кто из нашего  отделения
был там, отвечали, как договаривались. Грушин не знал всего, а может,  и
не хотел знать. Он выручил. Дело замяли, так толком и не начав.
   Гришку Бондарева в мыслях мы  уже  похоронили.  Но  через  неделю  он
объявился. Весь перевязанный, израненный, будто  его  собаками  травили.
Крыша у него поехала. Сидел он у дороги, естественно уже  без  винтовки,
без гранат; по жетону десантники и определили, что это свой.
   К нам привезли. Пробовали мы  от  него  толку  добиться.  Бесполезно.
Плел,  как  спьяну.  Все  твердил:  "Кавказская  овчарка..,   она   меня
отпустила.
   А вы все мертвые уже".
   Страшный был Гришка тогда, руки и ноги прострелены. Его в  Ханкалу  в
госпиталь отвезли, потом - в Ростов, потом - в дурку. Тихий - вот сестре
и отдали.
   Командировка  кончилась.  Медали...  Ордена...  Деньги...   Вернулись
героями. А потом началось...
   Все девочку вижу как наяву, она еще живая была.  И  пух  прилипает  к
крови... Наши думают, что у меня крыша  едет.  Может,  оно  и  так.  Вот
рассказал все вам, и легче стало. Мне кажется, что вы и так все знали. Я
чего приехал? Слышал, как вы по радио говорили...
   Куницын взглянул на часы:
   - Я на час с блокпоста сорвался. Поеду.
   Там ребята остались. Они в Чечню просятся, а я - нет.
   - Погоди, - сказал Холмогоров.
   - Я все сказал. Нет мне прощения, - Куницын резко вышел.