- К Вальке собрался? Тогда и двух часов мало.
- Ей мало, а с меня хватит, - раздраженно произнес Куницын.
Павлов размышлял. Но Куницыну он отказать не мог, да и сорок литров
дармового бензина на дороге не валяются.
- Бери, но на час, от силы полтора, если понадобится. Только не пей у
Вальки.
Куницын сбросил бронежилет и отдал оружие:
- Ты, Павлов, отдохни часок, вздремни, заморила тебя теща.
- Чтоб она сдохла, - с ласковой улыбкой проговорил прапорщик. -
Счастливая, падла, у нее в восемьдесят лет все зубы целые, только
почернели, и то потому, что не чистит. Подымай палку, время пошло, -
Павлов глянул на часы.
Уманец поднял шлагбаум и, дурачась, козырнул. "Жигули" понеслись к
городу.
- К Вальке спешит. Приспичило мужику, терпеть не может, как понос.
Что они, бабы, с нами, мужиками, вытворяют?
- Насчет поноса это точно. Не нравится мне в последнее время Куницын,
кислый он какой-то, сдается мне, задумал что-то нечистое. Ходит, будто
живот у него прихватило. Не смеется последнее время, - проводил взглядом
машину Маланин.
- И не пьет наш сержант, - выложил Бронников неубиенный козырь, -
матом даже не ругается. Только на похоронах три рюмки выпил да сказал:
"А пошли вы..." А потом как отрезало.
Переживает.
- Может, от страха крыша едет? - лениво позевывая, предположил
прапорщик Павлов.
- Ты бы его в Чечне видел, не знает он, что такое страх, - заступился
за друга Уманец, - червяк его точит изнутри, как яблоко.
- Надавлю я на массу, мужики, часок и пролетит незаметно. Приедет -
толкните. - Павлов заглянул под лавку, где стояли четыре канистры с
бензином, и с наслаждением втянул запах:
- Воняет!
Куницын мчался не к Вальке. При всем желании она помочь ему могла
немногим. "Жигули" прапорщика Павлова остановились у гостиницы.
- Ты куда? - спросила администратор.
- Мне надо к Холмогорову.
- Поздно уже, посетителей пускаем до одиннадцати.
- Мне надо, - два слова были сказаны так, что администратора прижало
к стене.
- Под вашу ответственность, - пролепетала женщина.
Холмогоров сидел в кресле лицом к двери, словно ждал кого-то.
- Я хочу поговорить с вами, - выпалил Куницын и стушевался.
- Садитесь. Я ждал, но не вас.
Сержант заговорил, глядя в пол, говорил четверть часа без перерыва.
Он вспотел, руки иногда дрожали, и тогда сержант сжимал кулаки. Это была
исповедь отчаявшегося человека, даже без надежды на отпущение тяжких
грехов...