Сержант Сапожников пожал плечами:
- А что рассказывать? Глупо получилось...
- Смерть - она всегда дура, - глухо отозвался майор, успевший
повоевать еще в Афганистане. - Он нервно сжимал в пятерне берет, вытирая
о него вспотевшую ладонь. Курил так, словно сидел в засаде, окурок
целиком прятался в огромном кулаке. Так же курили и сержанты.
Привычка стала неистребимой, по-другому они уже не умели.
Еда, разложенная на столе, оставалась практически нетронутой.
Закусывали лишь хлебом и маленькими ломтиками сала. К яйцам и колбасе
никто не прикоснулся.
- Полковнику я сам доложу, - не обращаясь ни к кому конкретно, сказал
майор.
Эту фразу он повторил за дорогу уже раз пятьдесят, первый раз сказав
ее тогда, когда узнал, сколько человек погибло. И вот теперь, на
подъезде к Ельску, он произнес ее вновь.
- Хорошо ракетчикам, - избегая смотреть в глаза майору, сказал
сержант Сапожников, - сидят в бывшем монастыре, и все им по хрен.
Крутят ручки, на экраны смотрят...
- Что ж ты в ракетчики не пошел?
- Не люблю я это дело. Они там жизни совсем не чувствуют.
Майор чуть заметно усмехнулся, подумав, что не чувствуют жизни и
четверо его ребят, лежащие в цинковых гробах. Но промолчал, что
поделаешь, вспомнил - тема смерти при всей ее актуальности остается
запретной.
Но запрет на то и есть запрет, чтобы его время от временя нарушали.
- Да, глупо, - отозвался Куницын, - никакого геройства. А все
разведка виновата. Они давали маршрут, говорили, впереди чисто.
- А своя голова зачем?
Майор Грушин чувствовал свою вину, хотя и сделал все так, как
предписывал устав и подсказывал боевой опыт. Никто его и не упрекал, все
понимали, что вины майора тут нет. Но от этого на душе становилось еще
противнее. Майору казалось, что погибнуть должен был он сам, а если
остался жив, то должен что-то сделать, как-то искупить гибель
подчиненных. Что именно - он не мог понять, ощущая полное бессилие.
Спецназовцы замолчали, прислушиваясь к грохоту колес. Этот грохот
напоминал одновременно и раскаты далекой канонады, и невнятное
бормотание.
- А у Комарова жена красивая, - ни с того ни с сего сказал сержант
Куницын, томно закатив глаза к низкому потолку.
- Он ее из Москвы привез.
Майор с осуждением посмотрел на сержанта, но не знал, что возразить.
Жена у Комарова и впрямь была красавица, на нее заглядывались многие из
бригады. , - Уедет она из Ельска. Что ей тут делать?
Детей у них нет, не успели нажить, - проговорил майор Грушин.
И тут же вспомнил, словно это было вчера, а не полгода тому назад,
свадьбу Алексея Комарова, которую тот закатил на берегу реки Липы.
Вспомнил влажный грозовой воздух бесконечной, мерцающей крупными
звездами ночи, вспомнил, что натанцевался до такой степени, что натер
мо-золь. Стоя на обрыве, чтобы не видели гости, разулся, снял новые
черные туфли с квадратными носами, стащил носки и, стоя босиком в