жизни, я уже сделал!..
   Александра Николаевна. Абсолютно дурацкая философия!
   Андрей Николаевич. Это не философия, Шура, это - реализм. Вот (стучит
себя по лбу костяшками пальцев) - пусто! Ни одной мало-мальски приличной
идеи за последние пять лет. А заниматься голым плетением словес, да  еще
на пустом месте, я не умею!
   Александра Николаевна (уходит на веранду, говорит, стоя к Андрею  Ни-
колаевичу спиной). Учись.
   Андрей Николаевич (с легким раздражением в голосе). Не болтай ерунду!
   Александра Николаевна (невозмутимо). Надо же как-то поддерживать раз-
говор на эту душеспасительную тему.
   Андрей Николаевич. Ты что, нарочно?.. Решила позлить меня с утра?..
   Александра Николаевна (наливает себе чай). Какой  ты  смешной  иногда
бываешь, Джей... Особенно когда начинаешь злиться.
   Андрей Николаевич (отпивает глоток коньяка). Это не злость, Шура, это
какое-то другое чувство...
   Александра Николаевна. Какое?
   Андрей Николаевич (пьет кофе). Грусть... Тоска... Хандра...  А  может
быть, просто... страх, а?..
   Александра Николаевна. Страх?
   Андрей Николаевич. Да!.. Я ведь все помню, все свои ощущения: сначала
онемела левая рука, ночью я проснулся от того, что у меня как будто  за-
текло плечо, и вдруг эта страшная давящая боль в груди...
   Александра Николаевна. Все мы герои, ибо умеем забывать, что пригово-
рены к смерти. Кто это сказал?
   Андрей Николаевич. Не помню. Саму фразу помню, а вот автора забыл.
   Александра Николаевна надевает очки, разворачивает газету, углубляет-
ся в чтение.
   Андрей Николаевич. А потом были моменты, когда я словно видел себя со
стороны:
   неподвижное тело, над ним склонились головы в белых колпаках, похожих
на поварские...
   Александра Николаевна. Что?
   Андрей Николаевич. Блюдо, говорю, для червей.
   Александра Николаевна (не отрываясь от газеты).  У  каждого  человека
бывают периоды душевного смятения... Когда я вспоминаю, какой я  была  в
те годы, когда работала манекенщицей, мне тоже становится  грустно.  Ве-
рится с трудом... Кажется, что этого не было никогда. Сон. Мираж.
   Андрей Николаевич. Я утром вспомнил, как мы в Брюсселе по крышам ухо-
дили от особистов из репатриационной комиссии. Как они подстрелили  тан-
киста на пожарной лестнице, как он цеплялся за мокрые от дождя  железные
прутья, а потом все-таки оборвался и молча полетел вниз, на дно двора...
Я видел все из чердачного окошка, слышал глухой удар тела об  асфальт...
А ведь человек всю войну прошел.
   (Допивает кофе, коньяк, выколачивает трубку о перила, встает.) Прогу-
ляюсь до телефонной станции, спрошу, что у нас с телефоном.
   Проходит в холл, надевает кожаный пиджак.
   Александра Николаевна. Возьми Дика.
   Андрей Николаевич. Да, конечно...
   Проходит через веранду, спускается в сад, кричит: "Дик!..  Дик!..  Ко