"Что ты хочешь?"
  "Наш уговор. Как она?"
  "Луиза в Швейцарии. она была очень больна, но сейчас ей гораздо  лучше.
Мы добились хороших результатов.  Она пока не вернется в Англию, если вообще
вернется. Ты не сможешь увидеть ее".
  "Я не хочу ее видеть" (ЛОЖЬ. ЛОЖЬ.) "Вот и хорошо, потому что она-то уж
точно не желает видеть тебя".
  Наступило молчание. Какое-то время  я  продолжаю держать трубку,  глупо
уставившись на микрофон. С Луизой все в порядке,  это было единственным, что
имело значение.
  Я сажусь  в  машину и еду  пустынными  милями домой. Воскресное  утро и
никого вокруг. В верхних комнатах плотно задвинуты занавески.
  Дома  по обочине дороги все еще спят.  Лиса перебежала мне дорогу, в ее
пасти болталась курица. Мне придется отчитываться перед с Гейл.
  Из моего дома доносятся только два звука: металлическое тиканье часов и
храп Гейл. Я закрываю дверь  на  лестнице и остаюсь  наедине с часами. Очень
ранним утром часы идут по другому, они растягиваются и таят в себе обещание.
Я  беру свои  книги  и пытаюсь работать. Русский -  это  единственный  язык,
который  я хорошо  знаю, что  очень помогает, потому что не так много  людей
могут составить мне конкуренцию  в моей работе. Франкофилам приходится туго,
потому  что все  хотят  сидеть в парижском кафе  и переводить новое  издание
Пруста. Не я. Мне всегда казалось что tour de force  это школьная экскурсия.
(фр.  tour de force - мастерское  исполнение  прим. переводчика) "Ты  ведешь
себя по-идиотски" - говорит Луиза, слегка шлепнув меня.
  Она встает, чтобы  приготовить кофе и приносит  его свежим,  с  запахом
плантаций  и  солнца. Ароматный пар согревает наши  лица и  затуманивает мои
очки. она рисует по сердечку  на каждой  линзе. "Это  для того, чтобы видеть
только  меня" -  говорит она.  Ее  волосы цвета  киновари,  ее  тело  -  все
сокровища Египта.  Нельзя  найти подобных  тебе, Луиза. Я  больше  никого не
вижу".
  Я работаю, пока часы  не бьют полночь и я слышу жуткий грохот  наверху.
Гейл Райт проснулась.
  Я  быстро  хватаю  чайник,   подозревая  что  понадобится  какое-нибудь
примирение. Интересно, защитит  ли меня чашка чая?  Я протягиваю руку, чтобы
взять  "Эрл Грей",  но вместо этого  беру  "Em ire  le d" со слоганом:  Чай,
Настаивающий На Своих Правах. Чай по-мужски. Чай с таким количеством танина,
что дизайнеры используют его как пигмент.
  Она  заходит в  ванную.  Я слышу как тарахтят водонапорные трубы  . Они
заставили цистерну отдать всю горячую воду, до последней капли. Надеюсь Гейл
не выпустила осадок.
  "Никогда не выпускай Осадок" - говорил  фермер, когда  знакомил  меня с
жильем. Он сказал это так, как будто Осадок был каким-то страшным существом,
которое жило под горячей водой.
  "А что случится, если я это сделаю?"
  Он обречено покачал головой. "Не могу сказать".
  Наверняка  он  имел в  виду,  что просто не  знает, но как  ему удалось
вложить в эту фразу такую интонацию, что она прозвучала как какое-то древнее
проклятие?
  Я беру чай для Гейл и стучу в дверь.
  "Не стесняйся"