Высвеченная неоновым светом  кафе,  Жаклин  обхватывает  руками  чашку,
чтобы  согреться, но вместо  этого  обжигается.  Она  разливает кувшинчик  с
молоком  и,  пытаясь вытереть  стол  несоразмерной  салфеткой,  роняет  свое
пирожное на пол.  Медленно,  с  орлиным  взглядом,  Грудь наклоняется, чтобы
вытереть пол. Она видела все это и раньше, ей это неинтересно. Единственное,
чего она хочет  -  это закрыться через четверть часа. Она ретируется за свой
прилавок и включает радио.
  Жаклин вытирает свои очки.
  "Что ты собираешься делать?"
  "Мы должны вместе решить что делать. Это должно быть обоюдное решение."
  "Ты имеешь  в  виду, что мы  немного  поговорим об  этом, и ты  в любом
случае сделаешь то, что хочешь?"
  "Я не знаю чего я хочу."
  Она  кивает  и  поднимается, чтобы  уйти.  Пока  я  ищу  мелочь,  чтобы
расплатиться  с  хозяйкой  кафе, Жаклин  оказывается уже в  конце улицы,  по
видимому,  направляясь к своей машине. Я  бегу, чтобы догнать ее, но когда я
наконец добираюсь до автостоянки Зоопарка, она  оказывается  уже закрытой. Я
хватаюсь за решетку, с дырочками в форме ограненного алмаза, и тщетно  трясу
вычурный висячий замок. Влажная майская ночь, больше подходящая для февраля,
чем для  сладкой весны.  Она должна была бы  быть мягкой и светлой,  но весь
свет был впитан  чередой  усталых  уличных  ламп, отражающих  дождь.  Машина
Жаклин одиноко стоит в углу, на незащищенной от ветра площадке. Нелепое это,
испорченное, печальное время.
  Я прохожу через маленький парк  и сажусь на сырую скамейку под каплющей
дождем ивой. На мне мешковатые шорты, в которых, в такую погоду, я напоминаю
участников компании по  вербовке бойскаутов. Но я  не бойскаут и мне никогда
не привелось  быть бойскаутом. Я завидую им  они точно  знают  как  делаются
Добрые Дела.
  Мирные симпатичные дома напротив, стоящие в парке, проявляются желтым в
одних окнах, и черным в других. Кто-то появился в окне и задернул занавески,
кто-то открыл входную дверь, и,  на минуту, я  слышу музыку. Какие разумные,
логичные жизни. Страдают ли они от бессонницы по ночам, пряча свои сердца, и
отдавая  свои тела?  Испытывает ли та женщина  в окне  тихое отчаяние, когда
часы приближают время сна? Любит ли она своего мужа? Желает ли его? Когда он
видит как его жена раздевается, что он чувствует тогда? Есть ли кто-нибудь в
соседнем доме, кого он желает также, как когда-то желал ее?
  В  парке   аттракционов   когда-то  был  музыкальный  автомат,  который
назывался "Что  увидел Батлер".  Ты прилипаешь глазами  к  глазку,  бросаешь
монетку и тотчас же труппа танцующих девушек начинает подбрасывать свои юбки
и подмигивать  вам. Постепенно они  сбрасывают большую часть своей одежды, и
если  вы  хотите увидеть  полное  "ню", вы  должны успеть бросить  еще  одну
монетку  до  того,  как  белая  рука  лакея  задвинет  благоразумную  штору.
Удовольствием от этого, наряду с очевидным,  было совершенное  подобие.  Это
было задумано так, чтобы создать ощущение, что вы какой-то франт, сидящий  в
мюзик-холле,  безусловно на  лучшем месте. Перед  вами  бархатные  сидения с
целым рядом  намазанных бриолином волос. Это было  мило своим ребячеством  и
непритязательностью. При этом у меня всегда появлялось чувство вины,  но это
была горячая дрожь вины, а  не ужасающая тяжесть  греха. От тех дней во  мне
осталось что-то от соглядатая,  хотя  и самого скромного рода. Мне нравилось
проходить мимо оголенных окон и выхватывать взглядом жизнь внутри.