Сагамором. Хотя, пожалуй, беседовал - это  не  то  слово.  Я  никак  не  мог
разобрать, орет он на него или проповедует. Это был  низенький  толстячок  с
седыми усами, в широкополой шляпе, а физиономия у  него  была  красная,  что
твоя свекла. Он размахивал руками и каждую секунду смахивал пот с лица.
   Как раз когда мы подошли к ним,  он  снял  шляпу  и  вытащил  из  кармана
красный носовой плато к, чтобы вытереть пот со лба, но  перепутал,  в  какой
руке у него что, и принялся вытирать лоб  шляпой,  всю  ее  помяв.  Заметив,
наконец, ошибку," он прошипел что-то ужасное, скомкал  платок,  швырнул  его
под ноги  и  стал  топтать  огроменными  ковбойскими  башмачищами,  а  шляпу
нахлобучил на голову и прихлопнул сверху. Да, он явно был вне себя..
   Дядя Сагамор же и в ус не дул. Он преспокойно оперся на машину и  слушал,
время от времени выпуская изо рта струю табачной жижи.
   - Я хочу знать, что ты сотворил с двумя  моими  уполномоченными!  -  орал
толстяк. - Из них и слова не вытрясешь,  только  и  знают,  что  наперегонки
бегать через холл до уборной, а на  самих  лица  нет,  одна  кожа  да  кости
остались, как от безрогой коровы, которая мается животом. Я  от  них  ничего
путного не услышал, разве что какую-то чушь, про то, что они, мол,  кажется,
выпили кротонового масла.
   Дядя Сагамор воззрился на него в неподдельном изумлении.
   - Кротонового масла? - переспросил он, словно ушам своим не  веря.  -  Да
что ты, шериф, они, должно быть, просто дурачат тебя. Да не  могли  они  его
пить. Виданное ли дело! Коли уж  ты  нанимаешь  себе  двух  парней,  которым
хватает смекалки  влезать  в  политику  и  получать  денежки  за  то,  чтобы
просиживать день-деньской в тенечке перед судом и следить в бинокли, как  бы
девицы не сожгли себе ножки на солнцепеке, садясь в автомобили,  -  казалось
бы, им должно хватить здравого смысла и на то,  чтобы  не  пить  кротонового
масла.
   Он замолчал, чтобы сплюнуть очередную порцию пережеванного табака.  Шериф
махал руками и беззвучно разевал рот, как  будто  в  одночасье  потерял  дар
речи.
   Дядя Сагамор отер рот тыльной стороной руки.
   - Какого дьявола, - продолжал он, - даже старый долгоносик навроде  меня,
у которого едва наскребется мозгов на то, чтобы пахать по девятнадцать часов
в день, зарабатывая на налоги, и тот не станет пить эту дрянь. От  этого  же
потом неделю будешь животом маяться. Но вот что я скажу тебе, шерифа  -  тут
дядя перешел на доверительный шепот, - , я никому и не пикну о том,  что  ты
сейчас рассказал. Как подумать, нехорошо выйдет, коли народ начнет  болтать,
что, дескать, эти чертовы политиканы уж до того с жиру бесятся,  что  начали
попивать кротоновое масло просто так, чтоб только время провести. Ни  единой
живой душе не скажу.
   Тут дядя Сагамор оглянулся по сторонам и заметил нас.
   - Шериф, - просиял он, - познакомься-ка с моим братом Сэмом.
   Шериф дернулся и с ужасом уставился на нас.
   - О, нет! - простонал он, как будто у  него  что-то  болело.  -  О  Боже,
только не  это!  Только  не  вы  двое!  Не  двое  Нунанов  в  одном  округе.
Милосердный Господь не мог наслать на  меня  такую  кару.  Я..,  я...  -  Он
задохнулся и умолк.
   - Сэм, - повернулся к папе дядя Сагамор, - шериф вроде как тревожится  за
своих парней. Похоже, они завели дурную привычку удирать и  тайком  попивать
кротоновое масло, точь-в-точь как несмышленыш,  что  сдуру  засовывает  себе