Погасив свет, Ромстед вернулся в кухню и нажал на кнопку  автоматического
замка, чтобы запереть дверь гаража. Другая дверь из кухни вела  в  гостиную,
служившую одновременно и столовой. Пол покрывал грубый длинноворсовый ковер,
одна стена была задрапирована белой тканью. Справа стоял обеденный стол,  за
ним - громоздкий буфет и длинный диван, служивший границей между  "гостиной"
и "столовой". В гостиной возле камина, выложенного из белого кирпича, стояли
два кожаных кресла и кофейный столик, однако взгляд прежде всего притягивала
внушительная  коллекция  дисков  и  хай-фай
аппаратура.
   Ромстед направился в гостиную, но, обходя диван, увидел на нем  небольшой
чемоданчик. Это резко  контрастировало  с  идеальным  порядком,  царившим  в
комнате, поэтому он остановился, вспомнив  вопрос,  заданный  им  Брубейкеру
насчет каких-либо следов борьбы в доме. Это было  странно.  Почему  человек,
одержимый истинно моряцкой страстью к тому, чтобы  каждая  вещь  имела  свое
место и находилась на этом самом месте, бросил этот чемодан в гостиной?
   Это  был  небольшой  чемоданчик  из  черной  пластмассы,  без  каких-либо
опознавательных отметок. Ромстед попробовал замки.  Чемоданчик  оказался  не
запертым. Сверху лежал коричневый шелковый халат. Отложив его в сторону,  он
принялся   рыться   в   содержимом.   Пижама,   скатанная    пара    носков,
свежевыстиранная рубашка,  пара  галстуков,  шорты  и  пластиковая  сумка  с
грязной рубашкой и нижним бельем. На дне лежали застегивающийся на  "молнию"
кожаный несессер, наполовину  пустая  коробка  сигар  "Упманн"  и  несколько
спичечных  картонок  с  рекламой  ресторана  в  Сан-Франциско  и   отеля   в
Лас-Вегасе, а также нескольких банков  и  ссудных  компаний.  Одним  словом,
ничего интересного, к тому же Брубейкер наверняка все это уже видел.
   Но почему этот чемодан  оказался  здесь?  Ромстед  неторопливо  вынул  из
коробки один из  алюминиевых  пенальчиков,  отвернул  колпачок  и  вытряхнул
сигару. Она была вложена в тонкий деревянный футляр из шпона,  а  потом  еще
завернута в бумажную обертку. Он развернул ее  и  понюхал.  В  пору  зеленой
молодости Ромстед какое-то время курил сигары, пока совсем не бросил курить,
но даже по прошествии стольких лет  все  еще  мог  оценить  аромат  дорогого
табака. Он вышел на кухню, отыскал нож, обрезал кончик сигары и прикурил  от
бумажной спички.
   Сделав глубокую, оценивающую затяжку, он вынул сигару изо рта  и  оставил
медленно тлеть, на его лице при этом отразилось благодушное  удовлетворение.
Воистину, если вам нетерпится угробить себя, обставьте это дело с  имперским
шиком:  например,  появитесь  в  операционной,  где  вам  будут  производить
вскрытие, на носилках из королевского пурпура, которые  бы  несли  нубийские
рабы. Курение дорогих сигар - наиприятнейший  способ  самоубийства.  Ромстед
поднял шелковый халат, намереваясь положить обратно в чемодан, когда из  его
складок  выскользнуло  что-то  золотистое  и   мягкое   -   желтоватый   мех
какого-нибудь несчастного зверька или скальп  скандинавского  поселенца?  Но
это был локон волос. Точнее, шиньон.
   Какое-то время он недоуменно разглядывал волосы, потом  тяжело  вздохнул.
Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что чемодан принадлежал  старику;
женский шиньон только еще раз подтверждал это. Мать Ромстеда -  если  только
она не зареклась волноваться по поводу любвеобилия своего муженька с  самого
начала семейной жизни - пролила,  наверное,  немало  слез,  обыскивая  сумки
старого развратника в поисках губной помады, карандашей для глаз,  трусиков,
бюстгальтеров и сережек. Если б только знать, кто  эта  потерявшая  оперение