Брессанец вел. Он поставил самую маленькую передачу. В низко  опущенном
седле, прильнув к рулю, коротконогий, с бычьим  затылком  и  плечами  шире
руля, он яростно вращал педали. Казалось, он топчется на месте.
   Бюзар с легкостью "сидел" у  него  "на  колесе".  Он  ехал  на  средней
передаче и менял ее только на поворотах, где подъем становился круче. Ноги
у него были длиннее, поэтому при той же скорости двигал он ими  медленнее,
и это создавало впечатление еще большей легкости. Его угловатое лицо и нос
с горбинкой вырисовывались над кряжистой спиной брессанца, как форштевень.
   Я ехал рядом  с  ними,  внимательно  следя  за  виражами.  Корделия  не
спускала глаз со спидометра.
   - Двадцать два километра в час, - объявила она.
   - Слава дурачкам!
   - Они хорошо идут? - спросила Мари-Жанна.
   - А вы не видите,  какая  дорога?  Вы  когда-нибудь  проделывали  такой
подъем на велосипеде? Профессионалы, асы,  чемпионы  не  смогли  бы  ехать
быстрее!
   -  Бюзару  так  хочется  стать  профессиональным  гонщиком,  -  сказала
Мари-Жанна.
   - Пока что в основном трудится брессанец.
   После  второго  поворота  дорога  вышла   из   леса.   Дождь   внезапно
прекратился. Гроза быстро удалялась, устремившись к  долине  реки  Желины.
Гребни гор перед нами очистились от, туч.
   Подъем стал более отлогим. Три последние витка шоссе были гораздо  шире
предыдущих: дорога петляла вместе с совсем еще юным  горным  потоком,  еще
ручейком, журчащим среди лугов, его исток находился где-то неподалеку.
   Приятно пахло мокрой травой и нагретой землей. Крупные  капли  медленно
стекали по листьям горечавок.
   Бюзар положил руки поверх руля,  выпрямился  и  откинул  назад  голову,
словно наслаждаясь ветром. Потом он включил большую передачу, с  легкостью
обошел брессанца и умчался. Брессанец тоже перевел на большую передачу, но
он уже с трудом вертел педали. Ему приходилось все время менять  передачу,
пока он не дошел до предпоследней; он нервничал,  переключатель  скоростей
скрежетал. Меньше чем за минуту Бюзар отыграл у крестьянина двести метров.
   - Он поступает не по-товарищески, - сказала Корделия.  -  Этот  паренек
трудился больше него.
   - Бюзар прав. Тот оплакивает приз. Терпеть не могу жадных.
   - А может быть, ему и в самом деле нужны эти деньги, -  заступилась  за
крестьянина Корделия.
   - Он просто дрянь, - резко возразил я.
   - Я рада, что Бюзар не виноват, - вставила Мари-Жанна.
   - Ты ничего не смыслишь в спорте, - сказал я Корделии.
   - А ты рассуждаешь, как фашист, - вспылила Корделия.
   Вот теперь нас по-настоящему захватила гонка. Это я обожаю.
   Я следовал за Бюзаром, он ехал все в той же позе: положив  руки  поверх
руля и расправив плечи. Косые лучи солнца,  падавшие  из-за  гребня  горы,
освещали его до пояса. Он гнал вовсю, но дышал ровно. Дорога ползла  вверх
среди куцей высокогорной травы. Последние  деревья  остались  позади  нас,
внизу.  До  уже  видневшегося  впереди  перевала  было   меньше   полутора
километров. Я представил себе восторг Бюзара и позавидовал ему.
   Через перевал он проехал под аплодисменты болельщиков. Пригнув  голову,