Александр ТЮРИН

                             ТОПОР ГУМАНИСТА




                            1. Я ИЗ ЛЕСУ ВЫШЕЛ

     Лет мне - тридцать с приличным довеском. Однако три вещи я так  и  не
смог постичь - сколько чаю надо сыпать в заварку, сколько туалетной бумаги
расходовать за один присест, и как лучше  обнимать  женщину,  спереди  или
сзади.
     Моя жизнь делится на три срока. Первый - до пяти  лет.  Впервые,  еще
как эмбрион, я объявился в поселке Няксимволь Тюменской области. Мама была
родом из  племени  манси,  которые  также  известны  как  вогулы  и  югра.
Обходилась она без мужика (насчет моего  отца  особый  разговор),  поэтому
питала себя и меня дарами тайги - зайцами,  оленями,  медведями,  клюквой,
морошкой. Манси вообще-то мелковаты, коротковаты, но мама имела и стать, и
крепость, поэтому могла и Топтыгина завалить, и волчаре перерезать глотку.
Звали ее Наташа Ростова. Это без балды. У манси все имена-отчества-фамилии
- русские, и вера как  будто  православная,  хотя  колупни  их  немного  и
покажется  настоящий  язычник-paganus.  Вот  и  моя  мать  всегда  просила
прощения у медвежьего духа, когда приносила домой шкуру невинно  убиенного
Топтыгина. А лес для нее был воротами в прошлое и будущее, большим  миром,
где короткие ниточки отдельных маленьких жизней сплетаются  в  одну-единую
ткань всеобщей Жизни.  Однажды  она  осталась  в  этом  большом  мире,  не
вернувшись с охоты. То ли не совладала с медведем, то ли волки перехитрили
ее, то ли схватила ее тело болотная трясина.
     Итак, начался второй период моей жизни. Я где-то с месяц  ждал  мать,
вытягивал из мешка сухари и жевал  их,  размачивая  в  дождевой  воде,  да
откромсывал себе кусочки копченого оленьего бока, висящего  на  крюке.  Но
вот стала наступать Арктика, полез морозец через оконные щели, потому  что
сентябрь пришел. А мне и печку растопить  никак.  Загрузился  я  в  мамины
унты,  красивые  такие,  изукрашенные  орнаментом   "мировое   древо",   и
отправился к соседям, пьющей семейке. Пустили они  переночевать  в  теплом
углу, а на следующую ночь в моей избенке печь раскочегарили. Но к зиме они
от меня приустали. У самих пять штук ребят в соплях бегают, а отвести меня
в сельсовет не догадаться было. Так бы я и околел в декабре  месяце,  кабы
не появился отец.
     Я никогда вообразить не мог, что у меня имеется второй  родитель,  да
еще  по  фамилии  Вайзман.  Как  я  уже  говорил,  мать  моя  была   шибко
самостоятельная и, похоже, шаманка: без заговоров  и  заклинаний  шагу  не
делала, поэтому мужички-манси обходили ее стороной. Русские  холостяки  из
поселка тоже ее  остерегались,  водку  она  не  пьянствовала,  предпочитая
отвары всяких трав, кореньев и грибов-поганок. И притом, женщина выглядела
не страшно, как мне кажется; широко расставленные глаза были светлы  (югра
издревле с новгородцами контачила интимными местами). Кстати, в отличие от
большинства соседей-манси мать моя срубила баньку и мылась раз  в  неделю,