понимал вовсе, иное понимал криво... и наконец решался сделать замечание...
Его бросало в пот; "Ну, если я совру?" - думал он. И действительно, врал он
часто, но Кистер никогда резко не возражал ему: добрый юноша душевно
радовался тому, что вот, дескать, в человеке пробуждается охота к
просвещению. Увы! Авдей Иванович расспрашивал Кистера не из охоты к
просвещению, а так, бог знает отчего. Может быть, он желал сам
удостовериться на деле, какая у него, Лучкова, голова: тупая, что ли, или
только необделанная? "А я ведь, в сущности, глуп",-говорил он самому себе не
раз с горькой усмешкой и вдруг выпрямлялся весь, нахально и дерзко глядел
кругом и злобно улыбался, если замечал, что какой-нибудь товарищ опускал
свой взгляд перед его взглядом. "То-то, брат, ученый, воспитанный...-^
шептал он сквозь зубы,- не хочешь ли... того?"
Господа офицеры недолго толковали о внезапной дружбе Кистера с
Лучковым: они привыкли к странностям бретера. "Связался же черт с
младенцем!"-говорили они... Кистер повсюду с жаром выхвалял своего нового
приятеля: с ним не спорили, потому, что боялись Лучкова; сам же Лучков
никогда при других не упоминал имени Кистера, но перестал знаться с
раздушенным адъютантом.
"II"
Помещики южной России большие охотники давать балы, приглашать к себе
на дом гг. офицеров и выдавать своих дочерей замуж. В десяти верстах от села
Кириллова жил именно такой помещик, некто господин Перекатов, владелец
четырехсот душ и довольно просторного дома. У него была дочь лет
восьмнадцати, Машенька, и жена. Ненила Макарьевна. Господин Перекатов служил
некогда в кавалерии, но по любви к деревенской жизни, по лени вышел в
отставку и начал жить себе потихоньку, как живут помещики средней руки.
Ненила Макарьевна происходила не совершенно законным образом от знатного
московского барина.
Покровитель ее воспитывал свою Ненилушку весьма, как говорится,
тщательно, в собственном доме, но сбыл ее с рук довольно поспешно, по
первому востребованию, как ненадежный товар. Ненила Макарьевна была нехороша
собой; знатный барин давал за ней всего тысяч десять приданого; она
ухватилась за господина Перекатова. Господину Перекатову показалось весьма
лестным жениться на барышне воспитанной, умной... ну, да, наконец, все же
состоявшей в родстве с знатным сановником. Сановник этот и после брака
оказывал супругам свое покровительство, то есть принимал от них в подарок
соленых перепелок и говорил Перекатову: "ты, братец", а иногда просто: "ты".
Ненила Макарьевна совершенно завладела мужем, хозяйничала и распоряжалась
всем именьем - весьма, впрочем, умно; во всяком случае гораздо лучше самого
господина Перекатова. Она не слишком притесняла своего сожителя, но держала
его в руках, сама заказывала ему платье и наряжала его по-английски, как оно
и прилично помещику; по ее приказанию господин Перекатов завел у себя на
подбородке эспаньолку для прикрытия большой бородавки, похожей на переспелую
малину; Ненила Макарьевна, с своей стороны, объявила гостям, что муж ее
играет на флейте и что все флейтисты под нижней губой отпускают себе волосы:
ловчее держать инструмент. Господин Перекатов с утра ходил в высоком чистом
галстуке, причесанный и вымытый. Впрочем, он был своей судьбой весьма
доволен: обедал всегда очень вкусно, делал что хотел и спал сколько мог.
Ненила Макарьевна завела, как говорили соседи, у себя в доме "иностранный
порядок": держала мало людей, одевала их опрятно. Честолюбие ее мучило; она