На другой день он, тотчас после ученья, опять подошел к Кистеру.
     -  Ну,  как вы  поживаете,  господин  Киндербальзам? Кистер вспыхнул  и
посмотрел  ему  прямо в лицо.  Маленькие,  желчные  глазки  Авдея  Ивановича
засветились злобной
     радостью.
     - Я с вами говорю, господин Киндербальзам!
     - Милостивый  государь,-  отвечал  ему Федор  Федорович,-я  нахожу вашу
шутку глупою и неприличною-слышите ли? глупою и неприличною.
     - Когда мы деремся? - спокойно возразил Лучков.
     - Когда вы хотите..., хоть завтра.
     На другое утро  они дрались.  Лучков  легко ранил Кистера и, к крайнему
удивлению секундантов,  подошел к раненому,  взял его за руку  и  попросил у
него извиненья. Кистер  просидел дома две недели; Авдей  Иванович  несколько
раз  заходил  навестить  больного,  а  по  выздоровлении  Федора  Федоровича
подружился  с  ним.  Понравилась  ли  ему  решительность  молодого  офицера,
пробудилось ли в его душе чувство, похожее на раскаянье,- решить  мудрено...
но со времени поединка с  Кистером Авдей Иванович почти не расставался с ним
и называл  его сперва Федором, потом и Федей. В  его присутствии  он делался
иным человеком, и - странное дело!  -  не  в  свою выгоду. Ему не  шло  быть
кротким и мягким.  Сочувствия  он  все-таки  возбуждать ни в ком не  мог: уж
такова была его судьба! Он принадлежал к числу людей, которым как будто дано
право власти над другими; но природа отказала ему в дарованиях - необходимом
оправдании подобного права. Не получив образования, не отличаясь
     умом, он  не должен бы был разоблачаться; может быть, ожесточение в нем
происходило именно  от сознания  недостатков  своего  воспитания, от желанья
скрыть  себя  всего  под  одну  неизменную  личину.  Авдей  Иванович  сперва
заставлял  себя презирать людей; потом заметил, что их пугнуть  нетрудно,  и
действительно  стал их  презирать.  Лучкову  было  весело  прекращать  одним
появлением  своим  всякий не совсем пошлый разговор.  "Я  ничего не  знаю  и
ничему  не учился, да и способностей у меня нет,-думал он про себя,-так и вы
ничего не  знайте и  не выказывайте своих способностей при  мне..."  Кистер,
быть  может,  потому заставил Лучкова  выйти  наконец из своей роли, что  до
знакомства  с  ним  бретер  не  встретил  ни  одного  человека действительно
"идеального", то  есть бескорыстно  и добродушно занятого мечтами,  а потому
снисходительного и не самолюбивого.
     Бывало,  Авдей  Иванович  придет  поутру  к Кистеру,  закурит трубку  и
тихонько  присядет  на  кресла.  Лучков  при  Ки-стере  не  стыдился  своего
невежества; он надеялся - и недаром - на его немецкую скромность.
     - Ну, что? - начинал он.- Что вчера поделывал? Читал небось, а?
     - Да, читал...
     -  А что  ж  такое  читал?  Расскажи-ка, братец,  расскажи'  ка.- Авдей
Иванович до конца придерживался насмешливого тона.
     - Читал, брат, "Идиллию"  Клейста. Ах,  как хорошо! Позволь, я переведу
тебе несколько  строк.-И Кистер с жаром  переводил, а Лучков, наморщив лоб и
стиснув губы, слушал внимательно...
     - Да, да,- твердил он поспешно, с неприятной улыбкой,-  хорошо... очень
хорошо... Я, помнится, это читал... хорошо...
     - Скажи  мне, пожалуйста,- прибавлял  он  протяжно и как будто нехотя,-
какого ты мнения о Людовике Четырнадцатом?
     И Кистер пускался толковать о Людовике XIV. А Лучков слушал, многого не