гитарная  струна.  Шар  качнулся  и  медленно  пополз  вверх.  Когда  кабина
поравнялась  с крышей  дома Редькин увидел  Василису  Ивановну,  сидящую  на
карнизе рядом с ней примостился кот, держа в передних  лапах лист фанеры. На
фанере огромными буквами было выводе:
     "Счастливого путешествия! Большому кораблю -- большое плавание!"
     Шар поднимался все выше. Внизу шевелился ночной город.  Неслись машины,
похожие  на  букашек  со светящимися глазами. Мост сжимал реку, точно  пояс,
украшенный драгоценными камнями.
     Огни,  море   огней,  бегущих  в  разные   стороны,  то   гаснущих,  то
вспыхивающих разноцветным пятном, живущих своей особой жизнью.  Зрелище было
так прекрасно, что Коля даже забыл о случившейся неприятности.
     Пора было возвращаться. Совершать посадку в городе было довольно опасно
-- слишком  много  проводов и зданий не говоря уже о  телевышке. Лучше всего
садиться,  за городом  и ждать  помощи.  Он нажал кнопку  "снижение", но  ни
какого снижения  не произошло. Механизм  не  сработал, шар  продолжал полет,
уносясь все дальше от города.
     Последние  огоньки  растаяли   внизу,  и  темная  планета  застыла  под
Редькиным. Еще никогда не  было Коле  так одиноко, как  в эти минуты. Где-то
жили папа и мама. Никто еще  не  догадывались  о беде, приключившейся с ним.
Возможно, они никогда больше не увидят сына, которого ждет смерть в холодных
глубинах Вселенной.
     "Ухожу  из  жизни...--Редькин  вздохнул.--В  сборную страны  не  попал,
первой любви не испытал, ничего успел..."
     Отчаяние  охватило Колю, и, что скрывать, две слезы, пробежали по щекам
Редькина--первая  и  последняя  слабость  за  всю его  сознательную жизнь. Я
думаю, что никто нас не  может осудить Редькина  за эту  минутную  слабость.
Позже он напишет в дневнике:  "На  почве, обильно политой  слезами, мужество
растет  плохо".  Но  это позже.  А пока полнейшее одиночество и  соль скупых
мужских слез.
     Вдруг чей-то голос хрипло произнес по-английски:
     I am glad to see you!     Коля подскочил от неожиданности и оглянулся.
     На деревянном ящике сидел попугай Леро и деловито чистил  перья. Трудно
описать ликование  нашего героя при виде друга. Он так прижал Леро  к груди,
что чуть не раздев вил его.
     Попугай еле вырвался из Колиных объятий, взъерошенный и недовольный. Он
был сдержанной птицей и не и переносил нежностей.
     Поговорим о деле! -- сказал Леро, усевшись на приборную панель.
     -- Но как ты попал в корзину? Коля.--Ведь я оставил тебя внизу.
     -- Там было скучно. Вдобавок, этот луч действовал мне на нервы.
     Друзья помолчали.
     Они  летели на высоте пять тысяч метров,  погруженные  в свои невеселые
мысли. Отправиться за помощью Леро не мог -- слишком высоко они поднялись. А
снизиться  мешала[  ]неисправность.   Скорей  всего,  трубка,  по
которой  должен выходить  газ из оболочки, засорилась, ведь Эдисон Назарович
ее  ни разу  не чистил. Ко  всему  прочему,  над  воздухоплавателями нависла
угроза голода.
     Коля ясно представил себе,  как  они будут лететь  неделю, две  недели,
месяц.  Съедены  ремни,  туфли, бумага. В ход пошли  деревянные предметы.  В
голой кабине,  теряя силы лежат  опухшие  от  голода человек и птица.  И вот