человек, действие которого мы рассматриваем.
   Когда мы совершенно не понимаем причины поступка: в случае ли злодейства,
добродетели или даже безразличного по добру и злу поступка,  -  мы  в  таком
поступке признаем наибольшую долю свободы.  В  случае  злодейства  мы  более
всего требуем за такой поступок наказания;  в  случае  добродетели  -  более
всего ценим  такой  поступок.  В  безразличном  случае  признаем  наибольшую
индивидуальность, оригинальность, свободу. Но если хоть одна из бесчисленных
причин известна нам, мы признаем уже известную долю  необходимости  и  менее
требуем возмездия за преступление, менее признаем заслуги  в  добродетельном
поступке,  менее  свободы  в  казавшемся  оригинальным  поступке.  То,   что
преступник  был  воспитан  в  среде  злодеев,   уже   смягчает   его   вину.
Самоотвержение отца, матери, самоотвержение  с  возможностью  награды  более
понятно, чем беспричинное  самоотвержение,  и  потому  представляется  менее
заслуживающим  сочувствия,  менее  свободным.  Основатель   секты,   партии,
изобретатель менее удивляют нас, когда мы знаем, как и чем была подготовлена
его деятельность. Если мы имеем большой ряд  опытов,  если  наблюдение  наше
постоянно направлено  на  отыскание  соотношений  в  действиях  людей  между
причинами и следствиями, то действия  людей  представляются  нам  тем  более
необходимыми и тем менее свободными, чем вернее мы связываем  последствия  с
причинами. Если рассматриваемые действия просты и мы  для  наблюдения  имели
огромное  количество  таких  действий,   то   представление   наше   об   их
необходимости будет еще полнее. Бесчестный поступок сына  бесчестного  отца,
дурное поведение женщины, попавшей в известную среду, возвращение к пьянству
пьяницы и  т.  п.  суть  поступки,  которые  тем  менее  представляются  нам
свободными, чем понятнее для нас причина. Если же и самый человек,  действие
которого мы рассматриваем, стоит на самой низкой степени развития  ума,  как
ребенок, сумасшедший, дурачок, то мы, зная причины  действия  и  несложность
характера и ума, уже видим столь большую долю необходимости  и  столь  малую
свободу, что как  скоро  нам  известна  причина,  долженствующая  произвести
действие, мы можем предсказать поступок.
   Только  на  этих  трех   основаниях   строятся   существующая   во   всех
законодательствах   невменяемость   преступлений    и    уменьшающие    вину
обстоятельства. Вменяемость представляется большею или  меньшею,  смотря  по
большему или меньшему знанию условий, в которых находился человек,  поступок
которого обсуживается,  по  большему  или  меньшему  промежутку  времени  от
совершения поступка до суждения о нем и по большему или  меньшему  пониманию
причин поступка.

Х.

   Итак, представление наше о свободе и необходимости постепенно уменьшается
и увеличивается, смотря по большей или меньшей связи  с  внешним  миром,  по
большему или меньшему отдалению времени и большей или меньшей зависимости от
причин, в которых мы рассматриваем явление жизни человека.
   Так что, если мы рассматриваем такое положение человека, в котором  связь
его с внешним миром наиболее известна, период времени  суждения  от  времени
совершения поступка наибольший и причины  поступка  наидоступнейшие,  то  мы
получаем представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе. Если
же мы рассматриваем человека в наименьшей зависимости  от  внешних  условий;
если действие его совершено в ближайший момент к настоящему  и  причины  его